(Сталин И.В. О работах апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК. Госиздат, 1928. С. 28–30).
Сталинский план борьбы с религией стал энергично проводиться в жизнь начиная с 1928 г., а с начала 1930 г. приобрел характер государственной программы. Указ от 2 января 1930 г. о лишении духовенства части гражданских прав привел к массовому выселению семей священников из своих квартир, к потере права на продуктовые карточки и медицинскую помощь. Этот метод, эффективный и массовый, пришел на смену административным высылкам и расстрелам начала 1920-х годов.
Огромной и разветвленной организацией становится «Союз воинствующих безбожников» (СВБ), выдвинувший лозунг «Борьба против религии – есть борьба за пятилетний план». В докладе «О пятилетнем плане работы безбожников» глава СВБ Е.М. Ярославский разъяснил: «Процесс сплошной коллективизации связан с ликвидацией если не всех церквей, то, во всяком случае, значительной части церквей».
Конечно, инициатива в таком масштабном деле не могла принадлежать самому СВБ – он лишь выполнял четкие установки центральных партийных и правительственных органов. Решающее слово на 2-м съезде СВБ (январь 1930 г.) принадлежало М.И. Калинину, который сказал: «В настоящее время религиозный культ превращается в убежище, куда идет вся эта свора буржуазии».
Наконец, на ХVI съезде ВКП(б) (июнь – июль 1930 г.) снова заявляет о себе действительный инициатор и дирижер всей этой кампании – И.В. Сталин:
«Коллективизация, борьба с кулачеством, борьба с вредителями, антирелигиозная пропаганда и т. п. представляют неотъемлемое право рабочих и крестьян СССР, закрепленное нашей конституцией. Конституцию СССР мы должны и будем выполнять со всей последовательностью. Понятно, следовательно, что кто не хочет согласиться с нашей конституцией – может проходить дальше, на все четыре стороны» (Сталин И.В. Вопросы ленинизма. 10-е изд. С. 360).
Программа войны против собственного народа осуществлялась с широким размахом и неумолимой последовательностью. В результате голода, вызванного изъятием посевного зерна, в результате массовых выселений в неприспособленные для жизни места в период 1930–1933 гг. погибло несколько миллионов сельских жителей (наиболее вероятная цифра – около 10 млн). М. Горький в своем «письме к Сталину» (1930) подчеркивает духовную подоплеку этой грандиозной по масштабам акции:
«Переворот почти геологический, неизмеримо больше всего, что сделано партией… Уничтожается строй жизни, существовавший тысячелетия… начинается разрушение самой глубочайшей основы их многовековой жизни».
Кого же осуждает М. Горький – тех, кто уничтожает? Нет, тех, кто гибнет:
«И вот люди бешено ругаются, весьма часто скрывая под этой фразой мстительное чувство древнего человека, которому приходит конец!» (Огонек. 1989. № 37. С. 23).
Что руководило Сталиным, методично возбуждавшим эту вакханалию смерти? Патологическая ненависть к русскому народу? Но дальнейший опыт показал, что он был в равной степени безразличен к жизни и смерти любого другого народа, если дело касалось его собственных целей. А цель у него всегда и неизменно была только одна – возвеличивание самого себя. Для этого, конечно, существовали разные пути. Но на том пути, который избрал Сталин, он мог возвышаться и побеждать соперников только в атмосфере непрекращаемого террора, и он проявлял неистощимую изобретательность в поисках и сотворении все новых объектов для ненависти масс.
Можно ли усматривать какие-то идейные соображения или, по крайней мере, эмоциональные предпочтения Сталина в неожиданном повороте во второй половине 30-х гг., когда в его пропагандистский арсенал стали включаться националистические и даже церковно-исторические мотивы? Вопреки мнению ряда видных историков (в частности, Г. Федотова, видевшего в этом рецидив русского самодержавия), мы глубоко убеждены, что этот поворот носил исключительно конъюнктурный характер.
К такому повороту Сталина могли подтолкнуть как минимум две причины. Первая заключалась в том, что обстоятельства борьбы за власть потребовали изменить основной объект внутреннего террора. Пока объектом террора было русское крестьянство, Сталин проповедовал беспощадную ненависть ко всему русскому; теперь разгрому подлежали прежние кадры НКВД, старая большевистская партия и городская интеллигенция с их интернациональным (в значительной мере – еврейским) составом и космополитическими убеждениями – на службу этому террору ставился агрессивный национализм.
Вторая причина была глубоко личной, и о ней можно только догадываться – но уйти от ее обсуждения нельзя, так как эта причина была, скорее всего, решающей. Рассматривая деятельность Сталина в целом, можно сделать вывод, что никаких идейных убеждений у него не было вообще. Но зато огромное значение для него имели примеры выдающихся деятелей, достигших власти, славы и авторитета. У них он пытался учиться, подражал им, добивался отождествления себя с ними в народном сознании. Кто был для него первым образцом, не вызывает сомнений, да он и не скрывал этого, провозгласив:
«Сталин – это Ленин сегодня».
Конечно, это подражание было карикатурным, ибо он не обладал и малой долей тех личных способностей, которыми был наделен Ленин, и подражал лишь худшим его качествам и методам – и все же само стремление к такому отождествлению во многом определило характер первого периода его властвования.
Но в середине 30-х гг. появился иной объект для подражания, который открыл перед Сталиным совершенно новые возможности. Головокружительный успех Гитлера показал Сталину, какую могущественную силу в борьбе за власть и влияние представляет умело использованный национализм. В этой связи приведем интересное свидетельство маршала Тухачевского (со слов близко знавших его людей):
«Я вижу, что он скрытый, но фанатичный поклонник Гитлера… Стоит только Гитлеру сделать шаг к Сталину, и наш вождь бросится с раскрытыми объятиями к фашистскому (как убедительно подтвердилось это предсказание в 1939 г.! – Л.Р.)… Сталин оправдал репрессии Гитлера против евреев, сказав, что Гитлер убирает со своего пути то, что мешает ему идти к своей цели, и с точки зрения своей идеи Гитлер прав. Успехи Гитлера слишком импонируют Иосифу Виссарионовичу, и если внимательно присмотреться, он многое копирует у фюрера. Немалую роль, по-моему, играет и зависть к ореолу немецкого вождя» (Знамя. 1989. № 10. С. 26–27).
Вот еще одно ценное свидетельство: крупнейший исследователь деятельности и личности Сталина А. Авторханов утверждает, что Гитлер – «затаенный кумир его сердца», «такой же фанатик власти, как и он» (Технология власти. Франкфурт-на-Майне. 1974. С. 280).
Именно мотивами такого рода можно объяснить то, что Сталин в середине 1930-х гг. приказал официальным историкам объявить крещение Руси «положительным историческим явлением», а деятелям искусства велел прославлять Ивана Грозного и Петра Великого. Возвеличивая крупнейших и притом наиболее деспотических деятелей русской истории в расчете, что отблеск их славы падет и на него, Сталин не сделал в это время ни одного шага для реального облегчения участи русского народа, в частности для возвращения ему Церкви хотя бы как национальной святыни. Он не видел в этом для себя никакой выгоды, и никакие внешние или внутренние силы не вынуждали его к этому. Репрессии 1937 г. со всей силой обрушились также и на остатки духовенства, особенно высшего; церкви продолжали закрываться, так что к 1939 г. (до аннексии западных областей) число действующих православных храмов составляло не более 1 % от дореволюционного количества. В конце 30-х гг. Сталин фактически распускает Союз воинствующих безбожников, полностью передав функции борьбы с религией органам НКВД. Приведем характерное для того периода высказывание (начальника НКВД по Горьковской области И.Я. Лаврушина):
