«Сейчас возглавитель католической церкви, ослепленный давней злобой к православным и, особенно, к славянам, а среди них – в высшей степени к русским советским людям, этот старый заклятый враг Советского Союза, открыто вошел в мрачный лагерь факельщиков нового пожара. Весь мир знает его, как агента американского империализма.
…Свое антихристианское (! – Л.Р.) лицо во всем его духовном уродстве показал папа римский в недавние дни своим декретом об отлучении от Церкви коммунистов и сочувствующих им…» (Из речи митрополита Николая на Всесоюзной конференции сторонников мира в августе 1949 г.).
Орудием «князя тьмы» было объявлено также экуменическое движение – объединение в основном протестантских церквей, но с участием и ряда церквей православных, свободных от сталинского влияния (Константинопольской, Александрийской, Иерусалимской, Элладской).
Официальный «специалист» Московской патриархии по экуменизму протоиерей Г. Разумовский в своем докладе на Совещании православных церквей в Москве в 1948 г. провозгласил:
«Если сейчас начал существовать Всемирный совет церквей, это приходится расценивать как тяжелый и грозный признак для всей вселенной… Князь тьмы готовит из соблазненных им церковников подставного виновника гибели мира…
…О! Смерть! Тебе еще сохранено твое жало! Последователи твоего Победителя – Христа, снова, во дворцах нового Пилата, дважды отреклись от своего Учителя! Отреклись забвением Божией заповеди: «не убий»… Экуменические архиереи и книжники вновь готовы научить народы, чтобы они снова кричали: «Распни, распни Его!»…
Грозный симптом!
Ужасное время заката Запада!»
Может быть, Московская патриархия выступила здесь как ревностная защитница православной традиции и вероучения и проявила поэтому такую нетерпимость к католикам и протестантам? Нет, дело вовсе не в этом. Все акции Московской патриархии были подчинены целям глобальной сталинской стратегии, как она сложилась в тот период: панславизм, всеправославное единство, военно-экономический союз соцлагеря под личным руководством Сталина.
В качестве основных «врагов человеческого рода» были обозначены: американский империализм, римский католицизм, еврейский сионизм, экуменизм и масонство. Стройность картины коренным образом нарушалась тем, что в православном мире у Москвы был «конкурент», имевший гораздо больше оснований считаться духовным центром православия – Константинопольский Вселенский престол. Не случайно Сталин, потерпев поражение в дипломатической борьбе за «проливы» (т. е. за Константинополь), стремился захватить власть путем коммунистического переворота в первую очередь в Греции и Турции (см. «Хронология», 1947 г.).
Константинопольская Вселенская патриархия, традиционно «первая по чести» в православии, авторитет и влияние которой в ХХ веке заметно возросли, не признавала претензию Московской патриархии на фактическое лидерство в мировом православии. На протяжении 500 лет лишенная опоры на собственную государственность, Вселенская патриархия пребывала в бедственном положении, претерпевая постоянные притеснения со стороны турецкой власти. Основания для ведущей роли в православии Вселенская патриархия находила в силе традиции, в хранении и развитии святоотеческого богословия, в творческой духовной энергии, позволившей ей активно участвовать в жизни современного мира.
Умудренная ошибочным и горьким опытом поддержки советского церковного обновленчества, Вселенская патриархия оказалась в духовном эпицентре мировых событий также и потому, что ее иерархическое руководство приняли на себя несколько миллионов православных христиан разных национальностей, рассеянных по всему миру войнами и революциями нашего века. Московская патриархия могла противопоставить всему этому только одно – политическую поддержку Сталина. Но этого оказалось достаточно, чтобы попытаться расколоть православный мир на две части. Это отчетливо проявилось во время Всеправославного совещания в Москве в 1948 г., когда признание авторитета Вселенского престола продемонстрировали только грекоязычные церкви: Александрийская, Иерусалимская, Элладская и Кипрская.
Опираясь на поддержку Сталина, Московская патриархия пыталась подчинить себе православный мир путем канонического и политического принуждения. В этом уже начинала проявляться определенная «традиция»: как митрополит Сергий в свое время аналогичными методами узурпировал власть внутри Русской церкви, так созданная им Московская патриархия пыталась теперь узурпировать власть во всем мировом православии. Тем самым разрушалась истинная традиция православной соборности, которая есть внутрицерковное воплощение мира, принесенного Христом. Так сеялись семена будущих раздоров, расколов и отчуждения, по слову Писания:
«От пророка до священника – все действуют лживо… говоря «мир! мир!», а мира нет» (Иерем., 6: 14).
Если верно, что Сталин – один из ближайших прообразов Антихриста, и культ его личности служит предупреждением человечеству о возможности еще более глобального нравственного падения, то с какой неожиданной и конкретной убедительностью звучит пророчество об одном из главных признаков апокалиптической эпохи:
«Когда будут говорить «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба» (1 Фес., 5: 3).
Самая суть преисподней – это война всех против всех; «мир» же – это гармония и полнота бытия, которая может быть в конечном счете дана только Богом.
«Мир Мой даю вам, – говорит Иисус, – не так, как мир дает, Я даю вам» (Ин., 14: 27).
Когда же о мире устами Сталина говорит преисподняя – это становится предельным надругательством над истиной.
«Велика ответственность тех, – писал в 1948 г. Георгий Федотов, – кто по самому своему призванию поставлены на страже истины и свободы, но вынуждены отравлять и развращать сознание народа. Велика ответственность русского писателя, ученого, епископа. Самый тяжелый грех – грех патриарха…»
Федотов говорит, конечно, не о личном грехе (это – сокровенная тайна отношений человека с Богом), но об ответственности за воздействие патриаршего слова. Назвав вещи своими именами, кто после этого решится бросить камень в покойного патриарха за его общее со всеми ослепление? Судить его может только Сам Глава Церкви – Господь Иисус Христос. Верующие и неверующие, образованные и малограмотные, начальствующие и подневольные – все, кроме, быть может, лагерных смертников, были охвачены этим жутким наваждением. Великий, страшный урок…
«Общая вина, общий грех, – продолжает Федотов. – Без признания их нет духовного возрождения России. Без покаяния нет очищения… Но горе чужой стране, которая взяла бы на себя дело возмездия. У каждого народа достаточно своих собственных грехов, демократии тоже стоят перед судом. Самозванные же судьи сами становятся преступниками. Если в политике есть место нравственным идеям, то во всяком случае не идее возмездия…» (Новый журнал. Нью-Йорк, 1949. ХХI. С. 247–248).
Великий русский христианский философ Владимир Соловьев, в мучительном личном опыте преодолевший соблазн «всеединства», в предсмертном сочинении «Три разговора» (1900 г.), посвященном главным образом христианскому отношению к войне и миру, нарисовал, опираясь на святоотеческую литературу, образ грядущего Антихриста. «Повесть об Антихристе», включенная в «Три разговора» как отдельная вставка, получила – подобно средневековым апокалиптическим апокрифам – самое широкое распространение среди верующего народа и духовенства.
