На протяжении весны восемьдесят тысяч советских солдат были вынуждены подавлять отчаянное сопротивление яростных моджахедов. Во время Московской Олимпиады в том же году иностранные журналисты впервые услышали о «тысячах» погибших в конфликте, перераставшем в затянувшуюся войну.
1 июля 1980 года польское правительство объявило о повышении цен на продукты питания. В ответ на это по стране прокатилась волна забастовок, и этому способствовали слухи о том, что польское мясо поставляют в Москву для Олимпиады. В тот же месяц посол Польши в США Ромуальд Спасовский получил официальное сообщение из Варшавы о том, что Коммунистическая партия США собирает информацию о Бжезинском – нечто уличающее его в том, что «он или его родственники эксплуатировали крестьян».
Спасовский был убеждённым коммунистом на протяжении многих лет, но в последнее время что-то изменилось. Теперь он сомневался в идеологии, которая некогда так много обещала. Похоже, на него оказывала влияние жена, убеждённая католичка, которую глубоко впечатлило избрание Иоанна Павла II. В ту неделю, например, она настояла на том, чтобы её неверующий муж посетил мессу в соборе Святого Матфея в Вашингтоне.
В конце июля Спасовский договорился о тайной встрече с американским советником по национальной безопасности. Встреча прошла в ресторане «Мэзон Бланш» неподалёку от Белого дома. Бжезинский немного опоздал и прибыл в сопровождении агентов секретной службы; он хотел обсудить ситуацию в Афганистане. «Рассматриваете ли вы возможность того, что Варшава поможет нам найти достойное решение, которое мы сочтем приемлемым?» – спросил он. Он также спросил, сможет ли Герек выступить посредником между Вашингтоном и Москвой. «Увы, нет!» – ответил польский посол и добавил, что такое предложение «вызовет противоположный эффект. Мою телеграмму прочтут в Москве раньше, чем в Варшаве. И Советы сочтут её провокацией. Никакими телеграммами и письмами обмениваться невозможно». «Они читают всё?» – спросил Бжезинский. «Конечно. У них есть прямой доступ ко всей нашей системе связи». – «И как вы намерены поступить?» – спросил Бжезинский. «Я поговорю с Гереком при первой же возможности, – ответил посол. – Единственный вопрос в том, как это обставить». «Мы хотим честного решения, – сказал Бжезинский. – Им нужно предоставить возможность сохранить лицо; для них это важно. Я немного подумаю над этим… А теперь, что касается Польши. Как мы можем помочь Польше?» Польский посол сказал, что правительство всё больше отдаляется от населения.
Уходя, посол упомянул ещё кое о чём интересном: «Американские коммунисты попросили, чтобы мы предоставили какой-то компромат на вас… Я сказал, что мы не собираем информацию о членах американского правительства». «Такова демократия, – заметил Бжезинский, усмехнувшись, – здесь всё возможно». Затем посол раскрыл ещё один секрет: «Когда я был в Варшаве, я узнал, что им известно о ваших телефонных разговорах с Ватиканом. Очевидно, что вы очень много разговариваете с Ватиканом… Я не знаю, как они прослушивают, но они точно прослушивают вас. Я заявляю об этом со всей ответственностью. Будьте осторожны. Это всё». Вскоре посол Спасовский оставил свой пост и поселился в Соединённых Штатах
[190].
Тем временем забастовки охватили и судоверфи на Балтийском море. 14 августа 1980 года Лех Валенса взобрался на стену крупной судоверфи имени Ленина. Безработный электрик оказался харизматичной фигурой и вскоре возглавил семь тысяч рабочих, требующих право на образование своих независимых профсоюзов. Чиновники Госдепартамента в Вашингтоне, казалось, хотели избежать очередной конфронтации с Москвой. Главными вопросами, по их мнению, были: «Следует ли нам занимать сторону французских рыбаков в споре в Шербуре?» или «Предполагается ли, что Соединённые Штаты должны высказаться по стальной забастовке в Великобритании?» Бжезинский же стремился к тому, чтобы не подавать СССР даже намёка на нейтральную позицию США. Он доказывал Картеру, что это не просто трудовой спор и что крайне важно обеспечить выживание профсоюза.
Обе стороны в Польше на протяжении двух долгих недель вели переговоры на судоверфи имени Ленина. В конце концов польское правительство согласилось почти на все требования рабочих, включая создание первого независимого профсоюза в коммунистическом мире. Рабочие назвали его «Солидарность».
Но героические рабочие Польши не смогли спасти кампанию Картера, которому бросил вызов республиканец, занимавший более жёсткую позицию в отношении Советского Союза. В ноябре 1980 года победу в президентской гонке одержал Рональд Рейган.
В Вашингтоне беспокоились о том, что Советский Союз может воспользоваться переходным периодом для подавления польского бунта. Бжезинский был хорошо информирован о намерениях СССР. На протяжении десяти лет полковник Рышард Куклинский, офицер по связи между советскими и польскими войсками, передавал ЦРУ невероятное количество секретных документов и сведений о Советской армии. Во время президентского перехода в США в начале 1980 года Куклинский сообщил о признаках того, что Советы готовятся к вторжению в Польшу. Бжезинский посоветовал Картеру избежать любых двусмысленностей и чётко предупредить Москву о недопустимости вторжения. Он составил текст жёсткого предупреждения, которое Картер отправил непосредственно Брежневу по горячей линии Белого дома. «Соединённые Штаты с растущим беспокойством наблюдают усиление советских войск вдоль польской границы», – заявил Картер. В то же время советник по национальной безопасности связался с папой в Ватикане и посоветовал лидерам «Солидарности» предпринять необходимые меры предосторожности. Советский Союз прекратил стягивать войска к границе с Польшей. Москва, очевидно, решила дать новому польскому лидеру Станиславу Кане шанс стабилизировать обстановку. Впоследствии Каня утверждал, что послание Картера сыграло большую роль в предотвращении ввода советских войск. Кроме того, советское руководство с сомнением относилось к идее вторжения в Польшу в то время, когда советские войска увязли в Афганистане.
В 1981 году Бжезинский вернулся к частной жизни преподавателя Колумбийского университета и занял пост в Джорджтаунском центре стратегических и международных исследований (ныне CSIS). Время от времени он выступал, но по большей части работал над мемуарами. «Мне казалось, что моя работа в Белом доме была сродни победе в Ирландском тотализаторе. Мне нравилась каждая минута, но это случается только раз в жизни, а потом заканчивается», – сказал он. В своём офисе он проводил еженедельные неформальные семинары по внешней политике, на которых вместе со своими бывшими коллегами обсуждал главные вопросы дня.
К моменту вступления в должность Рональда Рейгана советско-американские отношения достигли низшей точки за два десятилетия. Рейган инстинктивно шёл на конфронтацию с Советским Союзом и говорил о том, что невозможно установить стабильные отношения с тоталитарной империей. Бжезинский поддерживал жёсткую позицию Рейгана, но также замечал, что помимо увеличения расходов на оборону требуется кое-что ещё. «Не думаю, что у них есть какой-то стратегический план, – говорил он о новой администрации. – Недостаточно просто выкрикивать антисоветские лозунги. Нужно иметь политику». Реальный мир требовал более конструктивного подхода, и особенно это было верно в отношении быстро развивавшейся ситуации в Польше.
