Бжезинский процитировал Горбачёва, утверждавшего, что цель его политики по отношению к Европе – это построение «общего европейского дома», а в более широком смысле – «попытка ослабить напряженность между Востоком и Западом». Многие западные наблюдатели в то время полагали, что эта политика была призвана подорвать трансатлантическое единство, поскольку «общий европейский дом» мог, скорее всего, подразумевать исключение североамериканской стороны в лице Соединённых Штатов. Но вместо того, чтобы оспаривать формулу Горбачёва, Бжезинский удивил аудиторию тем, что поддержал его благородное стремление, что заинтриговало собравшихся. Затем он задался вопросом, что же требуется для того, чтобы построить общий европейский дом. Для него необходим фундамент в виде общих ценностей. Он отметил растущую потребность в фундаментальных и политических переменах в Советском Союзе, а это, по его мнению, свидетельствовало о том, что советское общество начинает признавать универсальность некоторых ценностей и их необходимость для успешного развития всех современных стран. К этому времени Бжезинский уже полностью овладел вниманием аудитории, и многие невольно подавались вперёд, пытаясь лучше вслушиваться в его речь. Он же последовательно и чётко перечислил ряд перемен, которые должны произойти в Восточном блоке для того, чтобы мечта об общем доме стала реальностью. Москва должна признать право восточноевропейских стран на самостоятельный выбор политической системы и право Германии на объединение (если такова будет воля немецкого народа), принять настоящую демократию и свободу выбора в Советском Союзе, рыночную экономику во всем социалистическом мире и конфедеративную структуру Советского Союза.
Какими бы еретическими ни казались эти предложения на тот момент, они были восприняты как дружеский жест по отношению к советской стороне и желание помочь ей достигнуть собственных заявленных целей, а также как способ преодоления идеологической догмы и геополитических позиций, мешающих советским гражданам объединиться с их европейскими братьями. К концу его речи зал взорвался громкими аплодисментами – знак того, насколько сильно изменилось советское мышление. Пока другие главные члены делегации произносили свои речи, а Бжезинский приводил в порядок заметки, в зале стоял гул – это переговаривались между собой несколько сотен людей.
После этого началась более сложная часть встречи – ответы на вопросы аудитории, подаваемые в форме записок. Никто бы не удивился, если бы в них выражались резко противоположные или полемические точки зрения, но вместо этого в них проскальзывало интеллектуальное любопытство и искреннее желание договориться. Кто-то задал довольно иронический вопрос – что Бжезинский ощущал, выступая со своей речью перед бюстом Ленина. Бжезинский сдержанно ответил, что Ленин, будучи крупнейшей исторической фигурой, имел много что сказать интересного по актуальным вопросам прошлой истории. Аудитория поняла его намёк таким образом, что с современным миром идеи Ленина не соотносятся. Во время ответа на другой вопрос Бжезинский заметил, что Советский Союз тратит на оборону от 20 до 30 процентов своего ВВП, что является серьёзной причиной отставания советской экономики. С советской стороны последовало ожидаемое возражение. Один из лидеров советской делегации сказал, что этот показатель в крайнем случае доходит до 20 процентов. Но даже эти цифры представляли собой резкий контраст с публичным утверждением Горбачева о том, что расходы на оборону не превышают треть указанного числа.
После выступления Бжезинский и остальные члены американской делегации перешли в более скромное помещение для беседы с Георгием Шахназаровым, высокопоставленным чиновником Центрального комитета КПСС и личным советником Горбачёва по Восточной Европе. Это была знаменательная дискуссия, затронувшая вопросы всё более беспокойной обстановки в восточноевропейских странах и глубокого кризиса политической системы, построенной на устаревшей марксистско-ленинской идеологии. Представители советской стороны говорили открыто и искренне и сразу же согласились с необходимостью трансформационных перемен, но старались задать границы таких перемен, ошибочно полагая, что коммунистическую систему можно реформировать и тем самым сохранить.
После вступительных заявлений обеих сторон Бжезинский перешёл к делу. Он спросил, каков смысл недавних заявлений Горбачёва, намекающих на поддержку происходящих в Польше и Венгрии перемен, в результате которых коммунистические партии утратили политическую монополию, а страны перешли к многопартийной системе. Бжезинский отметил, что Горбачёв не вмешался, чтобы остановить эти перемены, и спросил, до какой степени подобные события могут угрожать советским интересам.
Шахназаров ответил, поначалу официальным тоном, что Советский Союз желает, чтобы другие страны уважали его безопасность и сохраняли с ним дружеские отношения, и что «мы также заинтересованы в политическом процессе, который в настоящее время происходит в Европе – в объединении Европы и в демонтаже двух блоков». Увлёкшись темой, Шахназаров стал утверждать, что перемены в отношениях между Восточной Европой и Советским Союзом должны сопровождаться параллельной трансформацией отношений между НАТО и Организацией Варшавского договора. Он выразил точку зрения, согласно которой СССР «желает поддерживать долгосрочные отношения со своими союзниками на экономическом, политическом и культурном уровнях». Намекая на масштабные планы правительства Горбачева, он добавил: «Эта задача вполне достижима, тем более что мы сами меняемся. Идея в том, что не только Восточная Европа, но и Советский Союз присоединится к Европе».
Бжезинский недоверчиво спросил, что Шахназаров имеет в виду под «дружескими отношениями», особенно если учесть, что Сталин так же описывал свои цели в восточноевропейских странах. Он добавил, что Польша и Венгрия переходят к «действительно всеобъемлющим реформам своих политических и экономических систем» и что в этом смысле они идут «далеко впереди Советского Союза». Отсюда он сделал логический вывод: «Если поддерживать баланс между реформами в Восточной Европе и в Советском Союзе, то либо Польше и Венгрии придётся притормозить, либо Советскому Союзу придётся поспешить с переменами».
Пытаясь защитить свою позицию, Шахназаров заявил, что польский премьер-министр, якобы, дал понять, что Советский Союз до сих пор необходим в качестве «основного гаранта» независимости Польши и что такое положение продлится ещё десять-пятнадцать лет, пока отношения между Востоком и Западом утратят характер конфронтации. Наклонившись вперёд в попытке продемонстрировать свою искренность, он подчёркнуто сказал: «Мы не будем стараться замедлять перемены в Восточной Европе. Эти перемены идут в том же направлении, что и реформы в Советском Союзе – сокращение роли идеологии, усиление рыночных отношений, упрочение законности и децентрализация политической власти. Эти процессы едины. В СССР и в Восточной Европе происходит одно и то же».
Выслушав советскую сторону, Бжезинский шутливо спросил: «А какова будет ваша реакция, если поляки начнут вешать коммунистов на фонарных столбах?» Глава советской делегации Олег Богомолов без колебания ответил: «Это внутренние дела поляков, и им решать». Шахназаров повторил свои аргументы, подчеркнув: «Как мы неоднократно говорили, мы не станем вмешиваться во внутренние дела других стран». Так ведущий эксперт Горбачёва по Восточной Европе фактически заявил, что Советский Союз не будет сопротивляться антикоммунистическим выступлениям, которые угрожали свергнуть правительства стран Варшавского договора. Немного подумав, Бжезинский с лукавой улыбкой заметил: «Ну что ж, остаётся только надеяться на то, что поляки этого не услышат, потому что они могут приступить к делу прямо сейчас, если поймут, что им за это ничего не будет». Советская делегация отреагировала неловким смехом.
