Для того, чтобы воспользоваться этими слабостями, Бжезинский предложил концепцию «мирного вовлечения», также называемую «дифференциацией», принятой администрациями Джонсона и Кеннеди. В Восточной Европе – на «заднем дворе Москвы» – она подразумевала создание сильной оппозиции коммунистическому правлению в сочетании с экономическими обещаниями и обменами в области образования, призванными взрастить интеллектуалов, жаждущих возобновления контактов с Западом; предлагалось даже давать поблажки коммунистическим режимам, демонстрирующим хотя бы признаки либерализации или самое скромное несогласие с политикой Москвы. Таким образом ставились ограниченные цели: либерализация вместо освобождения, разнообразие вместо демократии, частичное несогласие с Советским Союзом вместо полного отхода от него и по возможности поддержка националистических настроений. Бжезинский предложил реалистичную, эволюционную альтернативу пустой политической риторике.
Возможность применить эту альтернативу по отношению к Китаю стала главным тестом «реальной политики» Бжезинского. Принятый на вооружение Белым домом принцип Бжезинского, воплощённый в поговорке «враг моего врага – мой друг», оказался настолько же самоочевидным, сколько и простым. В конце концов Китай сошёл с советской орбиты ещё в начале 1960-х – около 15 лет до этого – и теперь был готов сотрудничать с Соединёнными Штатами против «гегемонии» Москвы. После впитанного с детства антисоветизма и длительного изучения тоталитарных режимов, в частности советской системы, решение пойти на примирение с Китаем далось относительно легко. В конце концов это был выбор стратега, подходившего к каждому вопросу с учётом долгосрочных интересов Америки, как до этого, так и впоследствии.
Часть I. Из Лиги Плюща
Глава 1. Збиг, Генри и новая внешнеполитическая элита США
Жюстен Ваис
Кембридж, 23 января 1964 года
«Дорогой Збиг! В последнем выпуске журнала «Лук» я только что прочитал о том, что вас выбрали одним из Десяти выдающихся [молодых] людей года. Я знал, что вы выдающийся, но никогда не думал о вас, как о молодом. Неудивительно, что Мушка предпочитает вас мне.
Позвольте мне воспользоваться этим поводом, чтобы поздравить вас с Мушкой с рождением ещё одного ребёнка.
С тёплыми пожеланиями,
Искренне ваш, Генри Киссинджер.
P.S. – На мой взгляд, ваша статья в «Нью лидер» великолепна. У меня только одно замечание: вы действительно считаете, что немцы достаточно умны для вашей политики? Она может показаться слишком утончённой. Давайте это как-нибудь обсудим».
Нью-Йорк, 30 января 1964 года
«Дорогой «Выдающийся человек-58». Мушка предпочитает меня, потому что я урожая 1963 года. Говорят, этот год отличался неплохим плодородием.
Я искал вас вчера в Кембридже, но вас там не было. Жаль, я хотел обсудить с вами состояние мира – иными словами, ускоряющийся процесс разрушения американской внешней политики.
С тёплыми пожеланиями, искренне ваш, Збигнев Бжезинский»
[1].
Это явно не переписка между двумя недоброжелателями. По всем меркам это свидетельство взаимного уважения, признание интеллектуального труда и выражение личной симпатии. Исследователи ошибаются, говоря о «долговременном периоде прохладных отношений» между Збигневом Бжезинским и Генри Киссинджером. Ещё более они ошибаются, изображая их противниками, испытывающими друг к другу «тлеющую неприязнь», или заклятыми врагами, ведущими битву за славу и влияние в послевоенной Америке. Типичный приверженец такой точки зрения – Уолтер Айзексон, изобразивший Збигнева Бжезинского в роли «давнего противника Киссинджера по Гарварду» в своей эпохальной биографии Генри Киссинджера
[2].
Возможно, между уроженцем Германии Киссинджером, поступившим в Гарвард в 1947 году, и поляком Бжезинским, поступившим в 1950 году, помимо товарищеских отношений действительно наблюдались некоторые трения. Оба отличались усердием и честолюбивыми устремлениями. Пусть они и не вращались в одних и тех же кругах (Киссинджер занимался международными исследованиями, а Бжезинский обучался на советолога в Русском центре), оба они стремились к одной и той же цели – быстро занять достойное место в гарвардской иерархии, громко заявить о себе и добиться признания за стенами академии. В 1950-х коллеги описывали Киссинджера как блестящего аспиранта, но неуклюжего и немного высокомерного человека. Однажды в середине 1950-х Бжезинский вместе со Стэнли Хоффманом (другим подающим надежды эмигрантом из Центральной Европы, уроженцем Вены) сидел у двери в кабинет своего научного руководителя Карла Фридриха. Тут появился Киссинджер, уверенно пересёк коридор, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её. Прежде чем войти, он обернулся, перехватил разгневанный взгляд Бжезинского и сказал со своим немецким акцентом: «Збиг, вот так нужно обращаться с младшими сотрудниками»
[3].
Но подобные трения вряд ли могут стать поводом для настоящей вражды, тем более что есть свидетельства и их дружеского сотрудничества. В 1956 и 1957 годах Бжезинский обращался к Генри, предлагая кандидатуры из поляков для участия в Гарвардском Международном семинаре на тему холодной войны в рамках летней программы для европейцев и азиатов, разработанной Киссинджером и его научным руководителем, профессором Уильямом Янделлом Эллиотом (о соперничестве которого с Карлом Фридрихом на факультете государственного управления было широко известно) и получившей неплохие отзывы
[4]. Оба отрицают, что воспринимали друг друга соперниками в Гарварде, и если Бжезинский со своей стороны и воспринимал его как конкурента, то только потому, что, по словам Киссинджера, такой дух «был частью системы, в том смысле, что я был аспирантом на два-три года старше его и занимал положение, которое он сам надеялся занять. Я получал работы, которые он сам хотел получить – и заслуженно – причём вовсе не за его счёт, но это подталкивало его к соревнованию и побуждало как-то проявлять себя и чем-то отличаться»
[5].
