Бжезинский и члены американской делегации стали свидетелями, можно сказать, предсмертных судорог коммунизма. Всё, что они видели и слышали, не имело прецедентов в советской истории и иногда даже казалось невероятным. Советский «истеблишмент» принимал и приветствовал человека, которого раньше считал непримиримым идеологическим врагом. Высокопоставленные чиновники и политологи открыто описывали происходящие перемены и называли их фундаментальным разрывом с советским прошлым. Некоторые из их замечаний – например, высказывание старшего советника Горбачёва о том, что доктрина Брежнева мертва, – казались настолько противоречащими прежним принципам, что многим членам американской делегации было трудно в них поверить. В то же время было очевидно, что реформы направляют Советский Союз в неизведанные воды; уверенные в необходимости коренных преобразований реформаторы, сами того не осознавая, пробуждали неконтролируемые силы и запускали процессы с непредсказуемым результатом.
Конференция оказала значительное влияние на представления Бжезинского о Советском Союзе. Месяц спустя, в интервью прессе он утверждал: «В мышлении людей происходят потрясающие перемены. На протяжении семидесяти лет они были искусственным образом отрезаны от интеллектуальных и философских течений западного мира, а сейчас некоторые эти связи восстанавливаются, процессы возобновляются». Когда его спросили, будет ли существовать СССР в 2001 году, он без сомнения ответил: «Нет. Будет что-то совсем другое. Скорость перемен, их масштаб и глубина таковы, что нам приходится перестать мыслить в привычных терминах».
В последующие недели и месяцы скорость исторических перемен только ускорилась. В начале ноября пала Берлинская стена, ускорив объединение Германии, произошедшее в 1990 году. За этим последовало падение коммунистических режимов в Чехословакии, Румынии и Болгарии. В феврале 1990 года Горбачёв отменил монополию коммунистической партии на политическую власть. 13 апреля 1990 года, в сорок седьмую годовщину открытия массовых захоронений в Катыни, советское правительство официально признало ответственность за убийства и выразило свои «глубокие сожаления». В национальных республиках формировались новые партии, требующие большей автономии. Некоторые из республик провели многопартийные выборы, закончившиеся поражением местных коммунистов.
В 1991 году реакционные силы в Москве вознамерились взять реванш. Некоторые из самых активных сторонников Горбачёва были отправлены в отставку или даже исключены из КПСС. В августе сторонники жёстких мер попытались устроить переворот. В то время Шахназаров находился на курорте в Крыму, недалеко от Горбачёва, с которым разрабатывал план «союзного договора», призванного реформировать легальную основу самого Советского Союза. Перед так называемым «путчем» он последним говорил с Горбачёвым. Через три дня путч закончился провалом, и это стало поворотной точкой.
Реформ существующего строя оказалось недостаточно. Борис Ельцин, президент Российской республики, вывел на улицы оппозицию и заручился поддержкой военных. После возвращения Горбачёва в Москву Ельцин отказался подчиняться ему. Почувствовав слабость центрального правительства, лидеры национальных республик потребовали ещё большего суверенитета и даже объявили о независимости. 8 декабря 1991 года Ельцин и президенты Украинской и Белорусской республик аннулировали союзный договор, лишив тем самым Советский Союз легальной основы, и создали вместо него Содружество Независимых Государств. Через семнадцать дней Горбачёв сложил с себя полномочия президента СССР, и советский флаг в Кремле был спущен навсегда.
Глава 12. Бжезинский и Ирак: становление «голубя»
Джеймс Манн
В первые несколько десятилетий своей карьеры благодаря своим жёстким взглядам на Советский Союз Збигнев Бжезинский считался «ястребом». Каково же было удивление широкой публики, когда во время администрации Джорджа Г. У. Буша Бжезинский снова принял активное участие в политических дискуссиях, на этот раз в виде «голубя». Начиная с 2002 года он решительно осуждал войну Буша в Ираке. Осуждать военные действия он начал ещё раньше и сильнее других демократов, многие из которых стали занимать какую-то определённую позицию только после того, как после войны прошло несколько лет.
Чем же был вызван переход Бжезинского из правого крыла внешнеполитической элиты Демократической партии в левое крыло? Первым на ум приходит конец холодной войны и распад Советского Союза, изменившие политическую картину таким образом, что Бжезинского стали заботить совершенно другие проблемы. Но при более пристальном анализе взглядов Бжезинского на Ирак видно, что их эволюция началась ещё в годы холодной войны – о том говорят размышления о важности многосторонних связей, стратегической роли нефти и необходимости разрешения ближневосточного конфликта между Израилем и палестинцами. Критика войны не была мнением нового Бжезинского, а продолжением взглядов старого, только исполняющего теперь новую роль.
Мнение Бжезинского по поводу войны в Ираке, высказанное им в 2003 году, примечательно по многим причинам. Он был одним из немногих профессиональных политологов, усомнившихся как в необходимости войны в Персидском заливе 1991 года, так и в обоснованности войны в Ираке двенадцатью годами спустя. Отрицательное отношение Бжезинского к обеим войнам выделяло его на фоне многих демократов, которые выступили против войны Джорджа Г. У. Буша в заливе, но впоследствии поддержали войну в Ираке (или, по крайней мере, не оспаривали её необходимости). В то же время Бжезинский отличался и от республиканских реалистов, таких как Брент Скоукрофт, который поддерживал войну 1991 года, но осуждал войну 2003 года. Взгляды Бжезинского, похоже, действительно были уникальными. Он не представлял никакую партию, а только себя самого. И всё же он внёс значительный вклад в дебаты по Ираку: бывший советник по национальной безопасности яростно протестующий против войн с одной и той же страной, развязанных двумя разными президентами в разных десятилетиях.
В каких-то отношениях его мнение по Ираку со временем менялось, но в целом его взгляды оставались на удивление последовательными. Далее следует разбор того, как Бжезинский в итоге стал ведущим оппонентом Джорджа У. Буша по вопросу войны в Ираке.
Когда в 1977 году к власти пришла администрация Картера, американская политика по отношению к Персидскому заливу казалась довольно устоявшейся. США старались сохранять доступ к нефти и ограничивать влияние Советского Союза, но при ограниченном военном присутствии в регионе. Начиная с 1950-х годов в своём противодействии проникновению СССР на юг, Америка полагалась на своё сильное присутствие в Турции, Иране и Пакистане. При администрации Никсона Соединённые Штаты делали особую ставку на Иран в качестве регионального лидера, обеспечивая шаха необходимым вооружением.
Эта политика рухнула из-за нарушивших стабильность событий в последние годы Картера: свержения иранского шаха Исламской революцией 1979 года и вторжения СССР в Афганистан позже в том же году. В своих мемуарах «Власть и принцип» 1983 года бывший советник Картера по национальной безопасности Бжезинский писал, что эти события послужили причиной «стратегической революции, изменившей положение Америки в мире»
[211]. Раньше в основном фокусе внимания США находились два региона: Западная Европа и Восточная Азия. Теперь же, по мнению Бжезинского, критическое значение для США приобрёл Ближний Восток. В 1980 году в ежегодном обращении к Конгрессу «О положении страны» президент Картер повторил сформулированные Бжезинским принципы, называемые «Доктриной Картера»: любые попытки посторонних сил обеспечить контроль над Персидским заливом «будут считаться нарушением жизненных интересов Соединённых Штатов Америки, и такое нарушение будет пресечено любыми необходимыми средствами, включая военную силу»
[212]. США начали наращивать военное присутствие в заливе, начиная с сил быстрого реагирования. На протяжении последних лет холодной войны размышления Бжезинского по поводу Персидского залива определяло военное и стратегическое соперничество с Советским Союзом. В статье 1987 года он настаивал на том, что США должны перебросить туда стотысячный контингент из Западной Европы – удивительное предложение для страны с европейскими историческими корнями и издавна заявлявшей о своих интересах в Европе.
