Стоит упомянуть (хотя это и удручает), что через три десятилетия Бжезинский повторил тот же аргумент – необходимость чётко обозначить принципы окончательного урегулирования – президенту Бараку Обаме. И снова его предложение было отклонено в пользу очередных «шагов», на этот раз со стороны сенатора Джорджа Митчелла, специального представителя Обамы. Бжезинский снова заговорил об этом в марте 2010 года, когда стало ясно, что попытка Митчелла не удалась. На этот раз к нему присоединился Брент Скоукрофт, ещё один бывший советник по национальной безопасности. И снова призыв Бжезинского остался без внимания по той же причине: нежелания показаться диктующими условия Израилю. Но мы немного забежали вперёд.
Растущий интерес Бжезинского к Ближнему Востоку стал причиной, по которой в 1975 году Брукингский институт включил его в группу, изучающую эту проблему. В коллектив входили некоторые известные «голуби» из американского еврейского сообщества, включая Риту Хауслер и Филлипа Клучника, а также известный специалист по Среднему Востоку Уильям Куандт, который позже вошёл в Совет национальной безопасности при Бжезинском. В своём докладе исследователи призывали к «всеобъемлющему урегулированию», включая «самоопределение палестинцев» либо в виде независимого государства, либо в виде федерации с Иорданией
[264]. Доклад и его составителей жёстко раскритиковали сторонники Израиля, решившие, что исследователи зашли слишком далеко. Бжезинский же относился к брукингской группе как к важному опыту формулирования политики
[265].
Когда Бжезинского в 1976 году спросили, в чём его взгляды на Ближний Восток отличаются от взглядов Киссинджера, Бжезинский дал любопытный ответ: «Пожалуй, я более склонен делать упор на том, что может составить основные принципы конечного урегулирования, включая необходимые уступки»
[266]. С тех пор он часто повторял подобные высказывания, но не в таком обнадёживающем тоне. Воплотить в жизнь «основные принципы» решения арабо-израильского конфликта оказалось труднее, чем кто-либо это себе представлял.
В 1975 году Бжезинский присоединился к президентской кампании Картера в качестве советника по внешней политике, к неудовольствию некоторых произраильских демократов, опасавшихся некоторого проарабского наклона в политике, в случае номинации и победы Картера. Беспокойство по этому поводу среди американских евреев было настолько велико, что однажды во время выступления на сборе средств в Филадельфии Картера спросили, что он может сказать по поводу своего советника-араба. Когда Картер поинтересовался, кого именно, ему ответили «Рафшуна», имея в виду руководителя рекламной акции в Атланте Джеральда Рафшуна, который на самом деле был евреем
[267].
Картера привлекали чёткие взгляды Бжезинского по Ближнему Востоку и по другим вопросам. В своих мемуарах он вспоминал: «Кое-кто из тех, кто знал его хорошо, предупреждали меня, что Збиг агрессивен и честолюбив и что он может очень резко высказываться по спорным темам… Познакомившись с ним поближе, я понял, что некоторые из этих оценок верны, но как раз этого я и хотел»
[268].
Изначальный подход Картера к мирному урегулированию был словно составлен под диктовку Бжезинского – это была попытка свести израильтян и арабов на мирной конференции в Женеве при посредничестве США и СССР. Бжезинский обозначил свою стратегию на первом заседании комитета по анализу политики (PRC) по этому поводу, состоявшемся 4 февраля 1977 года: «Мои аргументы, по сути, следующие: настало время для новой инициативы США, и мы должны сформулировать основные принципы, которыми будем руководствоваться на предстоящих переговорах»
[269]. Но визит израильского премьер-министра Ицхака Рабина в Белый дом в марте прошёл неудачно, вплоть до того, что Рабин отмахнулся от предложения Картера посмотреть на его спящую в своей комнате дочь Эми. Раздражённая реакция Рабина, по всей видимости, доказывала, насколько напористым был Картер. Бжезинский цитировал свои заметки, сделанные сразу же после встречи 7 мая: «Он дал ясно понять, что США отдают предпочтение быстрым переговорам, с минимальными изменениями границ, и что к обсуждению каким-то образом должны быть подключены палестинцы (в том числе ООП [Организация освобождения Палестины])»
[270].
Израильтяне были недовольны подходом Картера, а также его отказом продать Израилю кассетные бомбы и некоторые другие виды оружия. Произраильские группы в США также были разочарованы и высказывали протест. Визит же президента Египта Анвара Садата в Белый дом в апреле, напротив, прошёл «чрезвычайно хорошо»
[271], задав тон мирному урегулированию на протяжении последующих двух лет.
С самого начала Бжезинского беспокоило политическое давление. В своих мемуарах он вспоминает «усилившиеся нападки еврейского сообщества на Картера и, в меньшей степени, на меня»
[272] в 1977 году, которые привели к тому, что он описывает как «крупномасштабную кампанию по оказанию давления, предпринятую Американо-израильским комитетом политических действий». Бжезинскому не нравилась роль громоотвода: «Намёки на это начали появляться в журналах «Тайм» и «Ньюсуик», а также в [ежедневной] прессе. Меня изображали противником Израиля, если не хуже, и в некоторых комментариях по Ближнему Востоку намёки на моё польское и католическое происхождение становились всё более язвительными»
[273]. Когда Бжезинский, как он сам вспоминает, пожаловался Картеру, тот «как бы рассмеялся и… по сути ответил: «мы как раз хотим, чтобы ты был таким человеком, козлом отпущения», или что-то вроде того».
С тех пор Бжезинского постоянно сопровождали обвинения в том, что его польско-католическое происхождение заставляет его подсознательно придерживаться антиизраильских взглядов. В публичных комментариях он иногда напрямую опровергал это, утверждая – как это было во время выступления в клубе «Метрополитен» в 2011 году, – что поскольку он так упорно добивался всеохватывающего урегулирования и выступал за создание палестинского государства, его обвиняют в антисемитизме, что совершенно необоснованно. Рафшун, работавший с Бжезинским в Белом доме еврей, соглашается с тем, что Бжезинский «человек без предвзятости относящийся к проблеме, какими бы жёсткими ни были его взгляды по Ближнему Востоку»
[274].
