Мои личные оценки роли Бжезинского в дипломатическом решении арабо-израильского вопроса в годы Картера обозначены в следующих нескольких пунктах:
– Во-первых, настаивая на всеобъемлющем урегулировании, Бжезинский слишком большой упор делал на идее проведения конференции в Женеве при посредничестве Москвы и Вашингтона, и слишком мало внимания уделял желаниям самих сторон. Не обладая достаточно глубокими познаниями региона, он не чувствовал мотивов, которыми руководствовались Садат, король Хусейн или Хафез Асад и которые чувствовал бы более опытный специалист по Ближнему Востоку. Если бы он знал регион лучше, он бы мог заручиться поддержкой арабов на то, чтобы Садат включил в своё предложение и более общую стратегию мирного урегулирования, как и смог бы отклонить идею сепаратного мира с Египтом, которая задала тон дебатам со стороны арабов на протяжении целого поколения.
– Во-вторых, Бжезинский был прав, утверждая, что без палестинского компонента египетско-израильские договорённости заморозят, а не ускорят общий процесс урегулирования; он чётко видел эту проблему, но не мог сменить логику переговоров в Кэмп-Дэвиде или отговорить Картера от заключения столь эффектного и восхваляемого договора – но, как понимал Бжезинский, довольно ограниченного и в чём-то даже контрпродуктивного.
– В-третьих, Бжезинский не был слишком проницательным и опытным политиком. Он дал повод сделать себя и Картера объектами произраильского политического давления, не предложив чёткой контрстратегии. Бжезинский довольно рано осознал эту проблему. 10 июня 1977 года в своём еженедельном конфиденциальном докладе президенту, озаглавленном «Внутренние аспекты ближневосточного вопроса», Бжезинский писал: «Нам нужно больше поощрять американцев еврейского происхождения, которые считают, что Израиль должен пойти на риск ради мира. Нужно донести наши идеи до американского народа, но постараться не переусердствовать или не проявить чрезмерный оптимизм, тем самым способствуя нарастанию атмосферы кризиса»
[284]. Но он так и не нашёл способ помочь Картеру решить эту проблему.
Бегин прекрасно понимал политическую слабость предложения Картера и Бжезинского и, что показательно, затронул эту тему в частной беседе с Бжезинским в Кэмп-Дэвиде: «Для начала он сказал, что знает о нападках на меня израильской прессы и американских евреев, обвиняющих меня в антиизраильских настроениях, но уверил, что всегда защищал меня»
[285]. Что может быть лучше для демонстрации уязвимости собеседника, чем сказать, что защищаешь его! Бжезинский всегда играл с политически слабой позиции, отчасти потому, что, несмотря на его принципиальность, многие его высказывания были не всегда мудрыми.
В качестве окончательной характеристики дипломатии Бжезинского в Белом доме можно привести слова Гамильтона Джордана, пожалуй, ближайшего советника Картера, который в своих мемуарах писал, что Бжезинский играл в теннис так же, как и занимался внешней политикой. Когда Бжезинский добродушно отозвался, что это, наверное, значит, что он чётко и чисто отвечает на каждый удар, Джордан ответил, что это означает, что советник по национальной безопасности бьёт что есть сил по каждому мячу, но некоторые из них не долетают до сетки
[286].
В последующие после ухода с поста советника по национальной безопасности годы Бжезинский стал ещё более активным сторонником подхода, к которому призывал с середины 1970-х годов, но который ему не удалось воплотить в жизнь – а именно всеохватывающего решения, основанного на чётко выраженных Соединёнными Штатами принципах разрешения палестинского конфликта. В результате он продолжал быть мишенью нападок со стороны произраильских групп США. Но эти нападки он воспринимал с относительным спокойствием, словно понимая, что это цена за верную, по его мнению, политику.
В 1983 году Бжезинский критиковал администрацию Рейгана, в частности, за то, что она позволила войне Израиля в Ливане и её последствиям нанести непоправимый вред процессу мирного урегулирования на Ближнем Востоке. «Ливан невозможно восстановить без серьёзного и ощутимого прогресса в арабо-израильском споре. Именно этот спор в первую очередь дестабилизировал ситуацию в Ливане и запустил разрушительную цепь событий прошлого года», – писал он в октябре 1983 года в «Нью-Йорк таймс»
[287]. Он высказывал опасения, что арабы всё больше воспринимают Америку как «протагониста» в регионе и как «военного представителя Израиля», и поэтому она теряет возможность действовать как посредник.
После вывода американской морской пехоты из Ливана в начале 1984 года вслед за катастрофичными террористическими взрывами предыдущего года Бжезинский в «Вашингтон пост» призывал к открытой переоценке политики США в регионе. Он утверждал, что Соединённые Штаты должны признать, что вторжение Израиля в Ливан в 1982 году было ошибкой, как и по большей части попытки Америки урегулировать ситуацию в Ливане; в его глазах Соединённые Штаты из посредника превращались в воюющую сторону
[288].
Неудивительно, что Бжезинскому понравился агрессивный подход президента Джорджа Г. У. Буша на Мадридской мирной конференции 1991 года. В каком-то смысле она казалась воплощением давней идеи Бжезинского о международной мирной конференции, на которой можно было бы принудить израильтян и арабов заключить соглашение на принципах, чётко обозначенных Соединёнными Штатами. Бжезинский с восторгом писал в «Нью-Йорк таймс»: «Впервые теперь на Ближнем Востоке доминирует только одна сила – Соединённые Штаты. Арабам некуда отступать. Израилю приходится очень серьёзно воспринимать взгляды Америки, особенно после того как президент показал в вопросе ссуд на жилищное строительство, что с ним шутить не следует… Что самое главное, Соединённые Штаты должны продолжать оказывать давление и дать чётко понять, что любую прервавшую процесс сторону ожидают определённые санкции»
[289]. Мадридская конференция в конечном итоге способствовала подписанию мирного договора между Израилем и Иорданией. Но что касается палестинского вопроса, то «двусторонний процесс в Осло», как и переговоры в Кэмп-Дэвиде, снова помешал добиться поставленных Америкой более общих целей.
Бжезинский продолжил активно призывать к всеобъемлющему урегулированию палестинского вопроса в своих книгах, статьях и телевизионных выступлениях. Его размышления по поводу ошибок и просчётов США в регионе могли бы занять целую библиотечную полку, особенно после 11 сентября 2001 года, когда он из сторонника «жёстких мер» во внешней политике превратился в яростного критика политики администрации Буша в отношении Ближнего Востока и, в частности, её неудачного подхода к решению палестинской проблемы.
