«Да отстань ты! – неожиданно огрызнулась Вера Антоновна. – Что люди скажут? Да ничего они не скажут, им до меня дела никакого нету! И мне тоже…»
Тут она заметила, что ее отражение в витрине шевелит губами. Неужели она разговаривает вслух? Этого только не хватало, так недолго и вправду с ума сойти…
Вера Антоновна решила, что нужно идти домой. Однако заходящее июньское солнце светило так приятно, так сладко пахло разогретым за день асфальтом, так радостно звучала музыка в раскрытых окнах, что она плелась нога за ногу.
Во дворе мальчишки играли в мяч, он был такой яркий, оранжевый… Вера Антоновна поглядела на свои окна – пыльные, зашторенные, как будто за ними никто не живет. На балконе ящики с прошлогодней засохшей землей.
В квартире было душно и темно, пахло пылью и свечным воском, как в деревенской церкви. Вера Антоновна прошла в комнату, не снимая уличной обуви – все равно пол грязный. Брезгливо поморщившись, раздвинула пыльные занавески, и в ярком свете клонящегося к закату солнца квартира предстала перед ней во всем убожестве.
Грязные окна, которые она не удосужилась помыть после зимы, катышки пыли на полу, мятое покрывало на диване. Все несвежее, потертое, серое и унылое…
На кухне заляпанная жиром плита. Господи, неужели это еще с поминок осталось? Ведь больше трех месяцев прошло! Она совершенно не помнила, как промелькнули эти три месяца. Они просто выпали у нее из памяти – тягучие серые дни, как использованная жевательная резинка, валяющаяся на асфальте.
И только в комнате мужа сохранился относительный порядок, хотя на письменном столе и книжных полках лежал толстый слой пыли.
Вера Антоновна взяла в руки портрет в траурной рамке. Эта фотография ей никогда не нравилась, но сотрудники сказали, что нужно что-то официальное, и отнесли увеличить именно эту, где лицо какое-то безликое, равнодушное, чужое, как на всех официальных снимках. И черная рамка наводит ужас… Она уберет этот снимок подальше и поставит на его место другой, любительский, где муж смотрит весело и глаза улыбаются…
Вера Антоновна вздохнула и прошла на кухню. Нажала кнопочку электрического чайника и открыла холодильник. Есть и так не хотелось, а при взгляде на продукты аппетит пропал начисто. Еще бы ему не пропасть, когда на полках лежали две коробочки обезжиренного творога без сахара, засохший помидор и два битых яйца. С чего ей вздумалось покупать синий диетический творог?
Вера Антоновна пожала плечами и пошла в ванную. Там тоже царил ужасающий беспорядок – полупустые тюбики косметического крема, бутылочки с шампунем и расчески с клоками волос валялись прямо на полу, полотенца давно пора было бросить в стирку, засаленный махровый халат криво болтался на крючке, подвешенный за рукав, потому что вешалка оборвалась.
Вера Антоновна отвернулась от этого безобразия и оглядела себя в запачканном пастой зеркале. Кожа землистая, под глазами мешки, волосы тусклые, висят безжизненными прядями, и седина стала видна невооруженным глазом. Странно, а раньше ее не было. Впрочем, ничего странного, выглядит она сейчас на все пятьдесят, а ей ведь всего тридцать девять…
С волосами нужно что-то делать, твердо решила Вера, причем завтра же. Так жить нельзя! И с квартирой тоже надо разобраться, в первый же выходной она сделает генеральную уборку. Стыд какой, на улице лето, а у нее окна не мыты!
И на работе пора вылезать из скорлупы, сколько еще сотрудники будут выполнять за нее ее работу? Вот, к примеру, сегодня приходил человек по делу, а она вела себя недопустимо, отвечала невпопад, несла чушь какую-то, зачем-то стала рассказывать ему о муже… Никому это не интересно, в лучшем случае посочувствуют мимоходом, а в худшем – разозлятся. И будут правы.
И ведь она обещала этому Старыгину разузнать подробности происхождения картины. А тут есть только один путь – позвонить Янине.
Она вздрогнула как от озноба и поймала в зеркале свой несчастный, затравленный взгляд. Боже, как же она боялась эту женщину! Как только в памяти всплывало ее имя, сердце у Веры начинало биться быстро-быстро, как будто она убегала от бешеной собаки, в ушах звенел набат, желудок сводило спазмом. Так продолжалось пятнадцать лет – ровно столько они были знакомы с мужем. И вот теперь все началось снова. Вернее, и не кончалось.
Вера мгновенно на себя разозлилась. Чего, чего ей теперь бояться? Самое страшное, что могло произойти, уже случилось, муж умер, и это непоправимо. А она по старой памяти боится, что эта Янина, паненка, красавица с польским гонором, позовет его, только поманит пальцем, и муж уйдет к ней, даже не оглянувшись на Веру и прожитые годы! Господи, какая же она дура!
Вера ничего не знала о его юности, он не рассказывал. Она была моложе его на восемь лет, так что никаких общих точек соприкосновения в детстве и юности у них не могло быть. Когда он заканчивал школу, она училась в третьем классе, и муж, осознав этот факт, долго смеялся и называл ее промокашкой.
Она услышала имя Янина от общих друзей, в шумной многолюдной компании. Кто-то упомянул мимоходом – а знаешь, Игорь, Янина-то развелась с мужем и живет теперь у матери на Кирочной. По тому, как он весь напрягся и заходили желваки на скулах, Вера поняла, что эта новость его тронула гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Они отдыхали большой компанией, Вере неудобно было спрашивать, кто такая Янина. И к мужу она не посмела подступиться потом с расспросами.
В следующий раз на дне рождения у близкого друга Жени его жена Ира со смехом рассказывала, как она встретила Янку на какой-то экономической конференции.
– Она при группе крупных инвесторов была – там сплошь банкиры, сама вся такая шикарная, сделала вид, что меня не узнает! – рассказывала Ирка. – А мне-то что, я навязываться не собираюсь!
– Это она умеет… – со странной интонацией проговорил Верин муж, и ей стало вдруг так плохо, просто ноги подкосились от слабости, и в горле пересохло.
– Ты что ищешь? – спросила Ира, неслышно выйдя за Верой на кухню.
– Воды простой хочу выпить, что-то от острого нехорошо стало… – пробормотала Вера. – Кто такая Янина? – спросила она, выпив воды и изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучали заинтересованные нотки.
– А, была у нас одна подруга в молодые годы… – протянула Ирина. – Янина Пшеславская, польских аристократических кровей…
– Что – правда аристократических? – удивилась Вера.
– Во всяком случае, она так говорила, всячески подчеркивала, что она полька, даже акцент имитировала. Но это когда мы совсем еще молодыми были, потом ей надоело. Но красотка была, уж что есть, то есть, да и сейчас эффектна необыкновенно. Все банкиры возле нее увивались.
– А что она с ними делает, с банкирами-то?
– Не подумай плохого, – усмехнулась Ира, – переводит она. Филфак закончила, несколько языков знает. Так-то она девка умная, одаренная, но характер… Правду говорят – польский шляхетский гонор. Вот у нее он присутствовал в необыкновенном объеме, особенно парням доставалось. Ох, до чего любила она парней мучить! Наизнанку человека вывернуть могла, выжать, как лимон, и шкурку выбросить! Уж на что мы в юности наивными были, но и то понимали, что нельзя так с людьми обращаться. Поэтому мы с осторожностью к ней относились, особо в подруги не набивались. Да и кому охота с такой красоткой рядом показываться? Не в свою пользу сравнение, сама понимаешь… Да и злились на нее многие, что парней отбивает. Они ведь как ненормальные возле Янинки вились. Все рано или поздно в нее влюблялись, все через это прошли. И мой Женька тоже.
