Она стала быстро завязывать папку, рука невольно дрогнула, рисунки выпали.
– А это кто? – спросила Вера, помогая Янине собирать рисунки. – Это… твой муж?
– Догадалась… – прошипела Янина, отбирая у нее рисунок.
Но Вера успела рассмотреть черные прямые волосы и пронзительный взгляд темных глаз, как будто две молнии сверкают. Высокие скулы, плотно сжатый рот, ни намека на улыбку…
Янина почти вырвала рисунок у нее из рук.
– И знаешь, – говорила она неестественно оживленно, – я ведь этого Мишу недавно видела. Иду по Невскому, знаешь, там, где художники с картинами стоят, смотрю – он, Михаил. Постарел, пообтерся, но не узнать невозможно. Ну, я скорее мимо проскочила – начнет еще свои шедевры впаривать… а мне-то они зачем? Так что если понадобится – можешь его там найти. Так и спроси – Михаила Волкова. На меня не ссылайся, он меня не вспомнит…
– А этого, нового владельца квартиры ты никогда не видела? – спросила Вера уже на пороге. – Что он собой представляет?
– Видела, – Янина усмехнулась. – Такой… «новый русский» не то из Тюмени, не то из Якутии. Он редко в этой квартире бывает, все больше в разъездах. Меня, однако, приглашал как-то зайти и на ремонт посмотреть.
– Ну и как, пошла? – прищурилась Вера.
– Да надо мне больно! – Янина пожала плечами.
Простились холодно.
Старыгин встретил Лидию около служебного входа в Эрмитаж. Когда она показалась на лестнице, ведущей к посту охраны, Дмитрий Алексеевич почувствовал странный толчок в сердце. Лидия остановилась в растерянности перед безразличным немолодым охранником и завертела головой, высматривая Старыгина. Хрупкая женская фигура казалась такой беззащитной, такой неприкаянной, такой одинокой. В ее широко распахнутых зеленых глазах сквозила детская беспомощность, и Старыгин устремился к ней с неосознанным желанием защитить, уберечь от всех житейских опасностей, помочь, вернуть ей память…
Лидия увидела его, и ее лицо осветилось мягкой, растерянной улыбкой.
Старыгин заботливо взял ее под локоть, провел через пост охраны, по служебной лестнице они поднялись к его мастерской, вошли внутрь. Лидия доверчиво держала его руку, а когда дверь за ними закрылась, она вздрогнула и зябко повела плечами.
– Вам плохо? – всполошился Дмитрий Алексеевич.
– Я боюсь, – призналась Лидия, – я очень боюсь. Казалось бы, сейчас может исполниться мое главное желание, я могу вспомнить. Но отчего-то я боюсь этого…
Она снова вздрогнула и прижалась к нему.
Неожиданно для самого себя Дмитрий Алексеевич ощутил неловкость, смущение. Они были с Лидией наедине, и что-то незримое, что-то важное постепенно возникало между ними… губы Лидии чуть заметно шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но не решалась нарушить тишину.
Тишина в мастерской была гулкой, звенящей, осмысленной. Казалось, еще немного, и из этой тишины вырастет что-то новое, необыкновенное, значительное. Дмитрий Алексеевич молчал, боясь спугнуть эту тишину, и только сердце его билось неровно и так громко, что, казалось, Лидия должна была его услышать…
И вдруг на лице женщины появилось совершенно другое выражение – испуг и растерянность сменили узнавание и какое-то мрачное удовлетворение.
Старыгин проследил за ее взглядом – и понял, что Лидия смотрит на ту самую картину, о которой он так много думал, на ту картину, которую он хотел ей показать.
Люди, убегающие от таинственной, неотвратимой опасности, – простолюдин в поношенной одежде, монах в грубой, подпоясанной веревкой рясе, знатный вельможа в расшитом золотом камзоле, дама в длинном бархатном платье, расшитом золотом… они стремглав бежали к распахнутым воротам башни, в ужасе оглядываясь на что-то, что двигалось по пятам, неумолимо настигало их…
Старыгин забыл о том, что его только что так волновало, – он следил за лицом Лидии, пытаясь понять, что же с ней происходит.
На лице Лидии сменяли друг друга самые неожиданные, противоречивые чувства. Казалось, она сейчас находится не здесь, не в тихой мастерской реставратора, а в совершенно другом месте, в совершенно другом времени. Вот мрачность уступила место растерянности, точеные черты стали мягкими, более расплывчатыми.
– Они были гораздо больше… – пролепетала Лидия каким-то неуверенным, невнятным голосом.
– Они? – переспросил Старыгин, боясь своими словами помешать ее воспоминаниям.
– Ну да, на стене были две картины… но они были гораздо больше, и висели очень высоко… мне приходилось вставать на цыпочки и запрокидывать голову…
Голос Лидии звучал странно, она проглатывала часть звуков, непривычно растягивала слова – и Старыгин внезапно понял, что слышит голос ребенка, маленькой девочки.
– Наверное, они казались большими, потому что ты была маленькой, – проговорил он мягко, как будто и вправду разговаривал с ребенком.
И неожиданно для себя перешел на ты, словно перед ним действительно был маленький ребенок. Ему даже захотелось вдруг погладить Лидию по голове.
Лидия закивала, подтверждая его догадку и по-прежнему не сводя глаз с картины. Ее глаза округлились, старинный холст притягивал взгляд, как магнит.
– Ты сказала, на стене висели две картины, – продолжил Старыгин негромко, боясь неверной интонацией спугнуть ее воспоминания. – Одна – вот эта, а вторая? Что было изображено на второй картине?
И вдруг Лидия вскрикнула, закрыла лицо ладонями, бессильно сгорбилась.
– Не хочу… – бормотала она почти неслышно. – Не хочу! Боюсь! Не надо! Пожалуйста, не надо!.. Уро… урбо…
Казалось, какое-то слово пытается вырваться из ее гортани, но Лидия не может его произнести. Колючее, страшное, это слово застревает в горле, как рыбья кость, причиняя ей немыслимые мучения.
– Успокойся! – поспешно проговорил Старыгин и погладил узкие, мучительно вздрагивающие плечи. – Успокойся! Если это так мучает тебя – забудь, не пытайся вспомнить!
Лидия громко всхлипнула, перевела дыхание и выпрямилась. Она огляделась по сторонам, как будто удивляясь, как оказалась в этой комнате. Увидев Старыгина, она смущенно, виновато улыбнулась:
– Не знаю, что на меня нашло! Кажется, я и вправду когда-то видела эту картину. Когда-то очень давно. Наверное, в детстве.
– Вы не представляете, где это могло быть? – осторожно, боясь снова вызвать мучительный припадок, спросил Старыгин. Он опять говорил с ней на вы – ведь в комнате больше не было растерянного ребенка, перед ним находилась красивая, сильная женщина. Волосы заколоты гладко, зеленоватые глаза смотрят прямо и спокойно, руки не дрожат, бледность пропала.
– Не знаю… – Лидия наморщила лоб. – Вы знаете… как странно… кажется, еще немного – и я вспомню… еще совсем немного…
– А вам ничего не говорит такой адрес – улица Салтыкова-Щедрина, дом двадцать один, квартира семь?..
