Далее следовали десятка полтора листов, безнадежно испорченных плесенью. Перелистав эти страницы, Старыгин добрался до сохранившейся части дневника. Начиналась она со следующих слов:
…после смерти старого герцога его фаворитка, австриячка по имени Луиза, не прождав даже обычного срока, положенного на траур, сошлась с неким беспутным итальянцем по имени Луиджи. Тот Луиджи называл себя то графом, то маркизом, а на деле был беглым аптекарским подмастерьем, весьма смазливым на лицо, но вороватым и бесчестным.
А надо сказать, что австриячка Луиза была в то время чрезвычайно хороша собой, хотя и не первой молодости, и многие достойные горожане намеревались посвататься к ней, едва минует обыкновенный срок траура. Но тут Луиза сошлась с тем итальянцем, невзирая на все предостережения и упреки и вызвав тем в столице и во всем герцогстве многие пересуды и осуждения.
Вскоре после этого случилась с той Луизой некая болезнь, или не болезнь, а поразил ее гнев Господний за все ее злые дела, только та Луиза в одночасье подурнела лицом, как будто разом состарилась лет на двадцать. В то же время упомянутый итальянец Луиджи необыкновенно разбогател. Стал он вести жизнь, не подобающую простолюдину, – завел себе золоченую карету, и богатый дом, не уступающий роскошью герцогскому дворцу, и множество слуг. Едва не каждый день устраивал он в своем доме пиры и увеселения, на которые приглашал знатных господ. Разбогатевши, он вытолкал взашей австриячку Луизу, каковая Луиза несколько тронулась умом и стала говорить на всех углах, что тот Луиджи украл у нее некий магический талисман и вместе с тем талисманом похитил ее молодость и красоту и что от того бесовского талисмана происходит все его удивительное богатство.
Скоро нечестивые разговоры те дошли до почтенного каноника отца Сильвестра, мужа мудрого и благочестивого, который твердо стоял в нашем герцогстве на страже благочестия и морали.
Отец Сильвестр призвал к себе Луизу и учинил ей допрос: правда ли, что она владела бесовским талисманом, который помог ей сохранить красоту и подчинить себе душу покойного нашего герцога.
Австриячка Луиза не снесла строгости допроса и пыток, кои применил к ней палач, и созналась во всем. Когда же отец Сильвестр потребовал у нее нечестивый талисман, она показала, что похитил его итальянец Луиджи.
Отправили людей за тем Луиджи, чтобы привести его к отцу Сильвестру на праведный суд, но хитрый итальянец, прознав о том заранее, заплатил кому надо и сбежал за пределы герцогства вместе со своим нечестивым богатством.
Луизу же, как раскаявшуюся еретичку и пособницу Сатаны, казнили милосердной казнью без пролития крови. По милости отца Сильвестра ее не сожгли на костре, но залили ей рот расплавленным свинцом, чтобы впредь неповадно было никому из жителей герцогства спознаваться с Сатаной ради нечестивого золота или других бесовских соблазнов…
Что касается Луиджи, то доходили о нем слухи, что объявился он во Флоренции, где по-прежнему вел жизнь разгульную и беспутную и спознался там с одной дамой развеселого поведения, коей благоволили мужи положения высокого. И был у этой дамы брат, нищий студиозус по имени Паоло. Полюбил его Луиджи, и стали они неразлучны, как две горлинки весной.
Паоло пытался малевать картины, и даже поступил в учение к мастеру Лоренцо ди Креди, да учитель выгнал его за какую-то провинность, и картины никто у него не покупал, потому что не только святые отцы, но и богатые граждане видели в картинах этих одно непотребство и никакого мастерства.
И по прошествии некоторого времени тот Луиджи вдруг умер в одну ночь и завещал свои богатства Паоло. Да только не впрок пошли те богатства, а может, и не было там ничего, потому что очень быстро Паоло впал в бедность, сидел целыми днями в холодной лачуге и писал картины. А картины те, по слухам, мастерства были большого, только смотреть на них без страха было никак невозможно. Малевал Паоло на них исчадий ада, как они на землю являются и людей пожирают. И так, сказывают, это было ужасно, что прослышали про это святые отцы да и схватили Паоло, а картины сожгли на площади…
– Вот вам и история диптиха, – сказала Вера с улыбкой, когда Старыгин прочитал последнюю страницу. – Это, конечно, еще не доказательства…
– Да, но можно провести исследования. – Дмитрий Алексеевич утомленно прикрыл глаза. – Это уже кое-что, если повезет, можно установить имя художника. Конечно, в этом деле много мистики, но ведь картины существуют, и сейчас меня радует только это…
– Я вас утомила, – всполошилась Вера, – я пойду, поправляйтесь!
Через десять минут в палату снова заглянула сестра.
– Старыгин, к вам снова посетитель!
– Ну что же это такое! – простонал Павел Егорыч. – Ну ходят и ходят к нему, никакого покоя нету! Дамочка, а до вас уже была одна тут, так что дружок ваш сыт, обихожен и в ваших услугах не нуждается!
– Что вы имеете в виду? – холодно удивилась вошедшая женщина средних лет, неприметная с лица и неброско одетая. – Я вам не дамочка, а майор милиции.
– Александра Павловна! – Старыгин открыл глаза. – И вы тут…
– А куда же я денусь? – жизнерадостно отозвалась Ленская. – Дело-то надо закрывать…
Сегодня у нее не было воспаленных глаз и красного носа: тополиный пух облетел. Правда, от многодневной сырости воспалились суставы, так что Ленская поскрипывала при ходьбе и с трудом ворочала шеей, но это не слишком бросалось в глаза. Майор Ленская приходила к Старыгину не в первый раз, это противный сосед Павел Егорыч упорно делал вид, что ее не узнает, – ходят, мол, всякие дамочки, всех не упомнишь…
Во время своих визитов Ленская вытянула из Старыгина всю историю его знакомства с Лидией, выругала его за то, что не сказал ей ничего при первой их встрече на лестнице у профессора Переверзева, а он, в свою очередь, слегка попенял ей, что ее сотрудники упустили Лидию на Кирочной и не смогли помешать ей броситься с крыши. Майор Ленская упрек приняла смиренно, однако обратила все же внимание Старыгина, что милиция успела спасти его, что, несомненно, более важно. Дмитрий Алексеевич представил себя распростертым на асфальте и согласился, что в милиции все же работают люди деловые и опытные. На этом обоюдное выяснение отношений прекратили и занялись делом.
– Был у меня вчера мистер Грин, – заговорила Ленская, подсев поближе к кровати, – прилетел из Бостона тело жены забрать. Много мне разного наговорил. Оказывается, он по специальности не просто врач, а врач-психиатр. И жену свою сам лечил. Он вообще-то только там Грином стал, а так Гриневский, Олег Петрович. Он давно за Лидией ухаживал, да только брат, Вадим этот, Вересов, все не давал ей за него замуж выйти. Он вообще над сестрой огромную власть имел, а она была по природе мягкой, уступчивой. У них никого не было, бабушка давно умерла, вот брат ее и опекал.
А после аварии, когда Лидия память потеряла, этот доктор подхватил ее и увез долечиваться в Бостон, ему как раз там работу предложили. И все вроде шло ничего себе, он за женой наблюдал и понял вдруг, что ее личность после аварии нарочно все вытеснила из сознания, чтобы страшных воспоминаний избежать.
