— Земля не готова, вот что плохо! — рубанул Середа. — С нами ведут войну, и мы будем воевать. Должны! Обязаны! Только поймите меня правильно — я никому не могу приказывать это делать! Вы уж сами определите, каждый для себя. И я пойму, если кто-то из вас предпочтет переждать трудные времена и удалится на покой. Я пойму, но не поймут себумы! Не дадут они нам покоя! В общем, решайте. Только решать будете в полете. Грузимся и стартуем!
— Тогда я пошел! — сказал Шанкар и пошагал к дрожащему столбу гравилифта.
Переглядываясь и переговариваясь, люди двинулись в ту же сторону.
— Все на борт! — гаркнул Середа.
Вайнштейн, Фаворский, Федосеев, Таппи, Копаныгин, Лобанов, Говорков, Гумм-на-Взат, Васнецова, Сибиряков — все размытыми синими тенями воспарили внутри гравилифта. Середа оглядел брошенные глайдеры, тускло отблескивавшие купола, вздохнул — вот и еще одна частичка жизни оставлена, перевернута очередная страничка в книге бытия — и вошел в световой столб.
В трюме его поджидал только Нупуру.
— Все уже поднялись, — доложил он.
— Погнали! — махнул рукой Середа.
Колоссальный корабль готовился к отлету. Все пульты в ходовой рубке высвечивались наперебой. Григорян буквой «зю» согнулся у пилотского терминала и колдовал над клавишами и информтабло.
В рубку вбежал взмыленный Чарльз Кэссиди, ухватил Федосеева и повлек в коридор. Федосеев не сопротивлялся.
— Мы тут в твое отсутствие развели немного самодеятельности, — стал оправдываться Григорян, — переводим крейсер в боевой режим!
— Переводи, переводи, — кивнул Середа. — Некогда носок тянуть и равняться на середину…
Еще десять минут длилась кутерьма, а затем Григорян объявил старт.
— Гадские жабы! — пожаловался он. — Все биоуправление по дыркам попрятали. У меня уже пальцы болят!
Крейсер прошел над степью, проплыл над пологими горами.
Атмосфера поредела, опала вниз, уступая место черноте и звездам.
Погребальный обряд провели так, как принято у звездолетчиков. Все собрались на причальной площадке шестого шлюза, к которому примыкала одна из десантных палуб. Середа и Вайнштейн, Григорян, Гумм-на-Взат, Таппи, команды «Тенгри» и «Перуна», планетологи и космозоологи выстроились в два ряда, и Копаныгин, как старший по званию, скомандовал:
— Смирно!
Киберперевозчики пронесли сквозь строй погребальную ракету с останками замученных и невинно убиенных. За краем причала ракета попала в зону нулевой гравитации. Подхваченная сквозняком, она медленно выплыла в створ шлюза. Пластметалловая штора тут же опустилась, и через нее донесся шум уходящего воздуха — это раздвинулись наружные плиты брони, выпуская печальный «груз 200» в космос. На большом круглом экране было видно, как сигарообразная ракета начала разгон, целясь в горящий шар Садиры — похоронный костер для тех, кто сгинул в вескусианских лабораториях. И название-то им другое просилось на язык. Какие уж там лаборатории… Самые настоящие пыточные камеры.
Середа хмуро проводил ракету, терявшуюся в звездовороте, и сказал:
— Надо собрать Совет и все как следует обмозговать.
— Здесь, сразу за палубой, должно быть что-то вроде салона, — припомнил Григорян. — Можно там.
— Веди, — обронил Середа.
Анастас повел. Десантная палуба, девятая сверху, была пуста, лишь один-единственный пустотный штурмовик стоял здесь в гордом одиночестве. Многорукие роботы-ремонтники суетились вокруг него, как муравьи на дохлой гусенице.
Отшагав с полкилометра, военные и гражданские свернули в поперечный коридор и попали в гигантский зал, где впору было бы концерты устраивать. Повсюду раскиданы пухлые круглые матрасы, заменявшие себумам кресла и диваны. На робостоликах оставались неубранными квадратные блюда с жевательными палочками, пластмассовыми мешочками с сосками, из которых выдавливалась густая пахучая паста, и прочими себумскими яствами.
— Надо сегодня же перепрограммировать синтезаторы, — проворчал Григорян. — У нас другая жратва…
Середа отметил, что после уничтожения вескусианского экипажа пилот словно нарочно огрублял свою речь, заимствуя соленые выражения из речи Копаныгина.
Сложив из матрасов стопки повыше, новая команда крейсера расселась в ожидании Совета.
— Гумм-на-Взат, — начал Середа, чувствуя себя не то главнокомандующим в Ставке, не то военным вождем племени гуронов, — ты допрашивал предводителя себумов. Что он открыл тебе?
Гумм встал.
— С-себум с-сказал, что их флот велик и могуч, — степенно заговорил он, — в нем больше двух тыс-сяч с-средних и больших кораблей, на каждые с-сто дес-строеров, истребителенос-сцев и эс-сминцев приходитс-ся один-два крейсера, таких, как этот. С-сейчас весь флот с-себумов занят планетами кхацкхов — полным ходом идут вторжения, планетарные подавления, зачис-стки. Порядка с-ста пятидес-сяти миллионов кхацкхов уничтожено, час-стично разрушены экономические комплексы метрополии и колоний. В этом году с-себумы намерены приступить к начальному терраформированию з-захваченных планет, биозачис-сткам и колониз-зации — транспорты с-с переселенцами уже с-стартовали с Вескус-са… План ос-своевия назван «Прос-стор», он коснется и Варианы… С-следующая цель — Сообщество 3-земли, ее молодая Периферия — Тау Кита, Лаланд 21185, Росс 614, Вольф 424А… У меня вс-се.
Гумм сел, и руку тут же поднял Гинзбург, ксенолог из экипажа «Тенгри».
— Прошу, — разрешил Середа.
— Хочу сказать вот о чем, — заговорил, волнуясь, Гинзбург. — Мы плохо знаем своего врага и подчас меряем себумов своею, человечьей меркой. Это в корне неверно! Мы давно пользуемся термином «чужие», но по-настоящему приложим он как раз к себумам! Они чужие и нам, хомо, и варианянам, и кхацкхам, и даже таоте-рептилоидам с Эпсилон Тукана! Почему? Да потому что мы все двуполы, а себумы вовсе не имеют пола! Это ультраважно! Секс, любовь, семья, дети — суть, основа основ формирования разума нашего типа и, главное, становления души! У нас, у людей, и, скажем, у кхацкхов или семигуманоидов разные взгляды, разная история, разные табу. У нас много разного! Но одно у нас общее — это душа! Мы все одинаково бываем счастливы от любви, смерть близкого для нас всегда горе, а дети — радость. Двуполость — это первооснова нашего бытия, нашей культуры, нашей цивилизации. Себумы иные, у них нет души! Вескусиане — носители разума, они мыслящие существа, но понятие духа к ним неприложимо! Конечно, и они не лишены эмоций. К примеру, новое открытие или хорошо сделанная работа вызывают у них удовлетворение. И чувство долга у них есть, и желание принести пользу, а выражения вроде «неэффективно», «неполезно» — это что-то типа ругательств. Кстати, один мой коллега упирал на такое обстоятельство — себумы никогда не убивают своих. Им чуждо понятие убийства, понятие лжи, понятие кражи, понятие предательства. Это прекрасно! Но и мук совести они тоже не испытывают. Себумы не ведают жалости, им не присуща наша склонность к защите слабого и беспомощного, к самопожертвованию, к сочувствию. Что такое дружба, товарищество, взимопомощь, они в принципе неспособны понять и даже презирают нас за подобные отношения, полагая, что эти отношения «нефункциональны» и «неоптимальны»… Я могу еще долго говорить, но смысл, кажется, ясен: нельзя проводить параллелей между нами и ними — эти линии никогда не пересекутся…
