Кортес пожелал осмотреть главный рынок. Вот как его описывает Берналь Диас: «Сильно мы удивились и громадной массе народа, и неслыханным грудам всякого товара, и удивительному порядку всюду и во всем… Прежде всего, нужно сказать, каждый товар имеет свое особое место. И вот, в первую очередь, мы попали к ювелирам, золотых дел мастерам, продавцам дорогих тканей, а также рабов и рабынь; рабский рынок был нисколько не меньше португальского рынка гвинейских негров; невольники имели на себе ошейники, которые прикреплены были к длинным, гибким шестам, очень немногие лишь могли двигаться свободно.
Затем следовали ряды более грубого товара: бумажной пряжи и материи, ниток, какао, плетеной обуви, сладких местных корешков, всяких шкур и кож, сырых и дубленых, и т. д. и т. д., точно на ярмарке в Медина-дель-Кампо, моем родном городе. А там, смотришь, теснятся лари со съестными припасами – овощами, салатами, разной живностью, фруктами, колбасами, сладкими пирожками, медом. Совсем близко стояли горшечники, разный щепной товар, затем столы, скамьи, колыбели. А дальше шел, говорят, дровяной и угольный рынок… Но глаза наши уже устали, да и немыслимо было все обозреть без остатка. Ведь достаточно сказать, что в Мексике ничего не пропадало и все считалось товаром: даже человеческие отбросы собирались и перевозились куда нужно, ибо употреблялись в производстве, например, кожевенном. Вижу, что читатель улыбается, но это именно так, как я говорю: недаром в Мехико везде были уборные, особо для этого построенные, укромные. Да, ничто в этом городе не пропадало даром!..
Впрочем, всего не перечтешь, что было на этом величайшем в мире рынке. Достаточно указать еще, что в особом месте продавалась «аматл», то есть здешняя бумага, в другом – искусные изделия для особого курения, «табаки», далее – благовония разные, пахучие мази и притирания, далее – великое множество семян, отдельное место для продажи соли, отдельный ряд для изготовления кремневых инструментов, для инструментов музыкальных и т. д. и т. д. – без конца. Все битком набито народом, но везде порядок, да и на самом рынке был суд с тремя судьями и многими подсудками; суд этот наблюдал за качеством товаров, а также решал все распри.
Наконец, чтобы не забыть, еще одно: уже близко к большому храму, на краю рыночной площади, помещалось множество продавцов золотого песку, который хранился в костяных, весьма тонких, почти прозрачных трубках. Трубка определенной величины и являлась здешней единицей обмена…»
Теночтитлан находился на высоком плоскогорье. Многочисленные каналы и плотины, соединявшие различные части города, были перерезаны подъемными мостами и шлюзами для свободного прохода судов, бороздивших озеро во всех направлениях. С восточной стороны плотин не было, и связь осуществлялась с помощью лодок.
Такое расположение города сильно беспокоило Кортеса, так как он понимал, что ацтеки легко могли атаковать испанцев и отрезать им отступление, разобрав и разрушив мосты. Чтобы предотвратить всякое неожиданное восстание, Кортес решил сделать Монтесуму своим заложником. Повод к этому вскоре представился. Один индейский касик, вассал Монтесумы, напал на испанцев, оставленных Кортесом в городе Семпоала. Этот касик перебил весь небольшой гарнизон во главе с командиром Эскаланте и приказал носить головы убитых испанцев из города в город, чтобы доказать, что чужеземцы могут быть побеждены и что они – не боги, а простые смертные.
Кортес не преминул воспользоваться этим печальным событием, чтобы обвинить императора в измене. Он заявил Монтесуме, что если тот и оказал ему и его солдатам хороший прием, то только лишь затем, чтобы найти подходящий случай расправиться с ними так же, как его подданные расправились с Эскаланте, а такое двуличие недостойно монарха и не оправдывает доверия, с каким отнеслись к нему белые люди. Впрочем, если его, Кортеса, подозрения неосновательны, то император имеет прекрасный случай сурово наказать ослушников, осмелившихся поднять руку на испанцев. Наконец, чтобы исключить возможность дальнейших нападений, которые могут окончательно нарушить дружеские отношения, установившиеся между испанцами и ацтеками, и чтобы последние убедились, что их император не питает к испанцам никаких дурных чувств, Монтесуме не остается ничего другого, как поселиться вместе со своими гостями в отведенном для них дворце.
Разумеется, Монтесума не хотел соглашаться на это требование, но в конце концов ему пришлось уступить наглости и угрозам. Опасаясь за свою жизнь, он волей неволей должен был перейти во дворец к Кортесу. Чтобы оправдать перед своими подданными такое странное решение, Монтесума должен был несколько раз повторить, что он охотно и совершенно добровольно передает себя в руки испанцев, что побуждает его к этому чувство гостеприимства. Монтесуме стоило большого труда успокоить своих подданных, которые готовы были в любую минуту наброситься на чужеземцев.
Когда этот смелый дипломатический ход сверх всякого ожидания блестяще удался Кортесу, он настолько приободрился, что решил примерно наказать убившего испанцев касика и других виновников восстания. Все они были схвачены и переданы на суд и расправу испанцам, одновременно выступившим в роли судей, истцов и палачей.
Судебное разбирательство было коротким. Кортес и его приближенные осудили виновных к сожжению на костре перед дворцом императора, причем в качестве топлива для костра Кортес потребовал у Монтесумы запас деревянных копий, стрел и дротиков, хранившихся в арсенале. Так Кортесу удалось уничтожить значительную часть оружия ацтеков.
Но и этого ему было мало: чтобы еще больше устрашить ацтеков, он подвел Монтесуму к пылающим кострам, на которых корчились в предсмертных муках семнадцать участников восстания, и приказал надеть императору на руки железные цепи в виде наказания за соучастие в преступлении, которое было совершено якобы по его приказанию. Гордый Монтесума чувствовал себя настолько униженным и был так убит этим страшным зрелищем, что нисколько не сопротивлялся позорному церемониалу и поблагодарил Кортеса за доброту, когда тот собственноручно снял с него после казни оковы.
«Казнь военачальников, – повествует Берналь Диас, – произвела свое полное действие. Молва об этой неслыханной расправе быстро распространилась по всей Новой Испании. Прибрежные племена вновь покорились нам и покорно исполняли все приказы из Веракруса…
Стар я теперь, а события того времени живой стеной теснятся вокруг меня! Да и где это было слыхано, чтобы 400 воинов, в 1400 часах от родины, сперва уничтожили свои корабли – единственное средство их спасения; затем двинулись бы в громадную укрепленную столицу врага, хорошо зная, что именно там он им готовит верную смерть; затем пленили бы местного властителя, выхватив его из собственного дворца, охраняемого тысячами людей; затем публично казнили бы его генералов, а самого его продержали бы в цепях! Великое это чудо!»
Кортес продолжал действовать, не теряя времени. Якобы затем, чтобы угодить Монтесуме, выразившему пожелание увидеть европейские корабли, он распорядился доставить из крепости Веракрус имевшиеся там снасти и железные части судов и приказал построить в Теночтитлане две каравеллы, с помощью которых он хотел держать под контролем сообщение между разными частями города.
