Жан сердито поглядел на нее, затем слегка улыбнулся и рассказал ей историю с картофелем в Париже.
Анжель смеялась вместе с ним. Их лица были до смешного схожи. У них были те же серо-зеленые глаза, та же бледность, те же белые зубы, открывавшиеся при смехе. Но в лице Анжель не было слабоволия. Для нее был характерен немного презрительный взгляд, словно она читала в лицах и разгадывала все задние мысли.
— Ну, хорошо, что же я теперь буду делать? — спросила она, когда Жан, живописно изобразив свою жизнь в Париже и в Вене, дошел, наконец, до своего первого концерта. — Я не умею играть на скрипке, и у меня нет графа, чтобы выйти за него замуж. Вот что, не мог ли бы ты рекомендовать меня куда-нибудь, как хорошую экономку?
— Что за нелепость! — воскликнул Жан. — Наша жизнь теперь совсем изменилась. Я добился успеха. С нами Ирэн…
— Но я не изменилась, — сказала Анжель, — и хотя ты теперь знаменит, мне все же надо есть и одеваться.
Жан в порыве благородных чувств вытащил из кармана несколько кредитных билетов и вручил их Анжель. Она пересчитала их и спрятала молча.
— Ты остригся, Боже, какое счастье! — заметила она. — Я думаю, родственники графини не очень одобряли твою пышную шевелюру. Я, конечно, республиканка, но все же с ними в этом согласна.
Вошла Ирэн с множеством букетов в руках. За ней следовал слуга с завтраком на серебряном подносе.
— Пройди в гостиную, мой дружок, — сказала она Жану, — я должна переодеться.
Она обратилась к Анжель:
— Не хотите ли с нами позавтракать? Да, вот что: мой маленький сын, Карл, останется один дома со своей английской няней. Не согласитесь ли вы пожить с ними в замке, пока Жан и я будем в отъезде?
Она тщетно пыталась в эту минуту расстегнуть замочек своего жемчужного ожерелья. Анжель быстро вскочила.
— Позвольте вам помочь, — сказала она дрожащим голосом.
Две большие слезы скатились из ее глаз, пока она пыталась расстегнуть золотую застежку. Ирэн, ласково улыбаясь, сказала:
— Итак, решено?
Она все время страдала за Анжель. Она заметила, что ее маленькие запыленные ботинки порваны, а огромная шляпа, которая когда-то была черной, совсем порыжела от времени. Это была прекрасная мысль — поселить Анжель в замке. Ирэн одела дорожное платье и маленькую шапочку. Анжель проворно и старательно помогала ей.
— Как вы похожи на Жана, — сказала Ирэн, — я узнала вас сразу!
— Мне очень грустно, что у меня такой будничный вид, — ласково сказала Анжель, — но что же поделаешь? Я сделала все возможное. Вымыла лицо и пришла по черному ходу.
Она засмеялась. Ирэн тоже пыталась смеяться, но вместо этого чувствовала, что готова расплакаться. Жан также, конечно, страдал от всего этого и потому, наверное, не говорил ей ни слова о сестре. Она воображала себе, как он посылает Анжель крохи из своего скудного заработка. Деньги! Какая это жестокая и в то же время совершенно ненужная вещь, думала Ирэн, ощупывая свой кошелек из золотых колечек.
Наконец, Анастаси, чрезвычайно возмущенная, открыла дверь из ванной комнаты и спросила ледяным тоном:
— Вы уже оделись?
Она взяла нарядный чемодан с платьем и саквояж и направилась с ним к двери.
— До свиданья, — сказала Ирэн, обращаясь к Анжель.
Смешное, растерянное личико Анжель затрепетало.
— Я даже не могу поблагодарить вас, — сказала она, запинаясь.
Ирэн стояла в дверях.
— Я рада, что все так устроилось. До свиданья! Дверь закрылась. Анжель с минуту посмотрела вслед им, затем схватила бутерброд, принялась его есть и разрыдалась.
ГЛАВА XXVII
Переезд в Будвейс был длинный и не особенно приятный, тем не менее Ирэн была убеждена, что они едут в экспрессе, и дорога казалась ей восхитительной. Они были так счастливы, как только могут быть люди, совершающие свадебное путешествие. Они говорили на особенном языке и тем не менее прекрасно понимали друг друга. Когда они доехали до станции, где была пересадка, уже стемнело. Жан взял Ирэн на руки и, прижав ее к себе, целовал ее лицо сквозь вуаль. По дороге в отель они почти не разговаривали; их взгляды были красноречивее слов.
— Ты устала, детка? — спросил Жан. Он взял ее руки. — Тебе холодно? Почему ты дрожишь?
— Нет, не холодно, — сказала Ирэн, — я дрожу не от холода. — Она взяла его руку и приложила к своему сердцу. — Я думаю, что это от любви.
Они остановились в скромном отеле. За обедом они были одни.
После обеда они гуляли в саду и курили папиросы. В саду росли фруктовые деревья. Воздух был напоен ароматом цветущих яблонь, шиповника и тмина.
— Этот запах меня опьяняет, как ты. — Он стремительно обнял ее. — Я полюбил тебя с того дня, когда увидел в первый раз. Ты знаешь, почему ты мне так понравилась? — спросил он с живостью.
В темноте она видела только его глаза, устремленные на ее лицо.
— Может быть, ты почувствовал, что мы созданы друг для друга?
— Нет, не потому. Я знал, что в тебе под ледяной корочкой скрывается пламя.
— Откуда ты мог это знать? — нежно спросила Ирэн. — Я сама этого не знала, пока ты не поцеловал меня.
— Неужели?
— Ты мне делаешь больно, милый.
Она старалась высвободить руку. Ее слабое сопротивление еще более возбуждало его.
Он приподнял ее и осыпал бесчисленными поцелуями.
— Я люблю тебя, — бессвязно лепетал он. — Ты меня сводишь с ума!
Когда они вернулись в свою комнату, Жан взял ее на руки и бережно отнес на кровать.
Слова казались ненужными. Их сердца пели в унисон гимн любви. Их губы встретились…
ГЛАВА XXVIII
Они приехали в Шенбург только в субботу. Шел дождь. Жан в мрачном безмолвии созерцал «штранд». Он так мало напоминал пляж французских курортов, что его удивление было вполне естественно. Ирэн нарочно мало рассказывала ему про Шенбург; она была уверена, что ему там очень понравится. К несчастью, она плохо знала вкус Жана. Он надеялся увидеть ряд маленьких, но комфортабельных отелей, казино и пляж, усеянный белыми палатками; вместо этого оказалось, что в городе есть только один отель. Берег тянулся без конца золотисто-желтой полоской, окаймленной густым лесом. Море, солнце и чистый воздух — вот чем мог похвалиться Шенбург. Для Жана самая живописная природа не могла заменить казино; он смотрел с явным неудовольствием на полную круглолицую немку, раскладывающую его чемодан. Подойдя к окну, он стал смотреть на море. Так вот она, брачная жизнь. И еще, как назло, этот дождь! В этом забытом Богом и людьми захолустье придется провести две недели! В комнате почти не было мебели; кровать, как водится у немцев, была деревянная; на полу не было даже ковра. Через полуоткрытую дверь доносился голос Ирэн; она говорила с прислугой по-немецки. Ах, если бы он это предвидел! Лучше было поехать в Этапль или Эвиан. На любом французском курорте было бы лучше, чем здесь.
