Редактор, с которым мы разговаривали по телефону, оказался пожилым мужчиной невысокого роста, с маленькими, очень живыми глазами, в которых ни на миг не гасла доброжелательная ирония. Он встретил меня и предложил присесть. Я расположилась на расшатанном стуле, а он погрузился в чтение моей статьи. Через некоторое время он положил мои листки на стол и сказал:
— По-вашему, это шестьдесят строк? Скорее сто пятьдесят.
— Ровно шестьдесят, — покраснев, пробормотала я. — Я специально считала.
— Ну разумеется, душа моя, только написано от руки, да еще таким почерком, что только с лупой разбирать. Зато материал что надо. Ну вот что, товарищ. Поищи-ка где-нибудь здесь свободную пишущую машинку, перепечатай и сократи до нужного объема.
— Прямо сейчас?
— А когда ж еще? В кои-то веки мне попала в руки стоящая статья, а я, по-твоему, буду тянуть с публикацией до второго пришествия?
51
В те дни я буквально кипела энергией! На следующий день мы с Лилой отправились к кардиологу на виа Криспи, где он жил и вел прием. Я тщательно подготовилась к визиту. Врач был неаполитанцем, но принадлежал миру Аделе, и я не могла позволить себе подвести будущую свекровь. Я сделала прическу, надела платье, подаренное Аделе, надушилась тонкими духами, похожими на ее, и чуть-чуть накрасилась. Мне хотелось, чтобы профессор по телефону или в случае личной встречи с Аделе похвалил меня перед ней. Зато Лила выглядела точно так же, как все последние дни, не позаботившись хоть чуть-чуть привести себя в порядок. Мы ждали в просторной передней, на стенах которой висели картины XIX века: благородная дама, раскинувшаяся в креслах, и чернокожая служанка у нее за спиной; портрет пожилой синьоры; огромное полотно со сценой охоты. Кроме нас здесь находились еще двое — мужчина и женщина, оба в годах, хорошо одетые, сразу видно — богатые. Мы сидели молча. Только раз Лила, которая еще на улице одобрила мой внешний вид, тихонько шепнула мне на ухо: «Ты прямо как с картины сошла: смотри, ты та дама, а я твоя служанка».
Через несколько минут появилась медсестра и пригласила нас в кабинет — почему-то раньше двух других пациентов. Только тогда Лила занервничала, попросила меня пойти с ней и практически втолкнула меня в кабинет первой, как будто в медицинской помощи нуждалась не она, а я. Врач оказался костлявым мужчиной за шестьдесят, с густой седой шевелюрой. Он был со мной очень любезен и много обо мне знал: минут десять мы с ним болтали, словно забыв про Лилу. Он рассказал, что его сын тоже окончил Высшую нормальную школу в Пизе, но выпустился за шесть лет до меня, и упомянул, что у него есть брат, писатель, довольно известный, правда только в Неаполе. Он с большим воодушевлением отозвался о семействе Айрота и хорошо знал одного родственника Аделе, знаменитого физика.
— Когда свадьба? — спросил он.
— Семнадцатого мая.
— Семнадцатого? Несчастливое число. Перенесите, а?
— К сожалению, уже не получится.
Лила все это время просидела молча. На профессора она не смотрела, зато с любопытством следила за мной, вслушиваясь в каждое произнесенное мной слово. Наконец доктор обратил на нее внимание и принялся подробно ее расспрашивать. Лила отвечала нехотя, на диалекте или плохом итальянском, воспроизводя диалектные грамматические конструкции. Мне приходилось без конца вмешиваться: упоминать симптомы, про которые она забыла или значение которых пыталась приуменьшить. Потом он перешел к осмотру и всевозможным обследованиям. Лила терпела его манипуляции с выражением крайнего недовольства на лице, будто мы с врачом пытались ей навредить. Я смотрела на нее: худющая, в застиранной голубой комбинации на несколько размеров больше, с длинной шеей, на которой, казалось, с трудом держится голова, с прозрачной кожей, так туго обтянувшей кости, что было страшно — еще чуть-чуть, и она порвется. Я заметила, что у нее периодически непроизвольно дергается большой палец на левой руке. Прошло не меньше получаса, когда профессор велел ей одеваться. Она подчинилась, но краем глаза косилась на него с испуганным видом. Кардиолог снова сел за стол и сообщил, что все в порядке и никаких шумов он не услышал. «Синьора, у вас прекрасное сердце», — сказал он Лиле. Это заявление ее не только не обрадовало, но даже как будто рассердило. Зато у меня камень с души упал: можно подумать, речь шла о моем сердце. И я же забеспокоилась, когда профессор, по-прежнему обращаясь ко мне, а не к Лиле, словно обидевшись на нее за отсутствие реакции, мрачно добавил, что общее состояние моей подруги требует незамедлительного вмешательства. По его мнению, проблема была не в кашле: «Да, синьора простужена, она перенесла грипп, и я выпишу ей микстуру». Но подлинной причиной недомогания было сильнейшее истощение организма, вызванное анемией. Он сказал, что Лила должна регулярно питаться, принимать общеукрепляющие средства и спать не меньше восьми часов в сутки. «Как только ваша подруга наберется сил, большая часть симптомов исчезнет. Тем не менее я рекомендовал бы ей показаться неврологу».
На этих словах Лила будто проснулась. Она нахмурила лоб, сделала шаг вперед и на чистом итальянском спросила:
— Вы хотите сказать, что у меня нервное расстройство?
Врач поднял на нее изумленный взгляд: его пациентку как будто только что чудом подменили.
— Вовсе нет. Просто советую провериться.
— Я что-то не так сделала? Что-то не то сказала?
— Нет, что вы, не волнуйтесь. Консультация специалиста поможет прояснить общую картину, вот и все.
— Одна моя родственница, — объяснила Лила, — двоюродная сестра матери, была очень несчастным человеком, она всю жизнь мучилась. Я с детства помню, как она кричала или хохотала на всю улицу — летом окна у всех открыты. Она вообще делала много странных вещей, за что ее считали сумасшедшей. Только это не имело никакого отношения к нервам. Просто она была несчастной. А к неврологу она ни разу не ходила, вообще ни разу не была у врача.
— А надо было.
— Лечить нервы — привилегия женщин из приличного общества.
— А родственница вашей матери к ним не принадлежала?
— Нет.
— А вы?
— А я тем более.
— И вы несчастны?
— Нет, у меня все прекрасно.
Врач нахмурился и снова обратился ко мне:
— Абсолютный покой. Проследите, чтобы все мои предписания строго выполнялись. А еще лучше — отправьте ее в деревню, на свежий воздух…
Лила засмеялась и снова перешла на диалект:
— В последний раз, когда я была у врача, он тоже послал меня отдыхать на море. С этого и пошли все мои беды.
Профессор сделал вид, что не слышал последней реплики, улыбнулся мне, и я заговорщически улыбнулась в ответ. Он назвал мне имя своего знакомого невролога и тут же сам ему позвонил с просьбой принять нас немедленно. Затащить Лилу к еще одному врачу стоило мне немалых усилий. Лишь когда я заверила ее, что платить за консультацию не придется, она скрепя сердце согласилась.
