— Сколько они хотят?
Я назвала сумму: в нашем квартале жилье было дешевле, чем в Сан-Джованни-а-Тедуччо.
— Годится, — согласился Энцо.
— Только помни, без проблем не обойдется…
— Их и тут хватает.
— У вас будет много неприятностей. На вас будут указывать пальцем.
— Ничего, разберемся.
— Ты останешься с ней?
— Пока не прогонит.
Мы пошли на кухню рассказать Лиле о квартире дона Карло. Они с Дженнаро скандалили. Мальчик привык проводить больше времени с соседкой, чем с матерью, и теперь многое ему не нравилось: он лишился свободы и капризничал, требуя, чтобы его кормили с ложки — это в пять-то лет! Лила на него заорала, а он швырнул на пол тарелку, которая разлетелась вдребезги. Когда мы появились на кухне, Лила только что влепила ему пощечину и прямо с порога накинулась на меня.
— Это ты его приучила? Изображать из ложки самолет?
— Да всего один раз.
— Кто тебя просил?
— Ладно, мы больше не будем.
— Конечно, не будете: ты уедешь и дальше изображать из себя писательницу, а мне его с ложечки кормить, как будто у меня других дел нет.
Потихоньку она успокоилась; я убрала осколки. Энцо сказал, что согласен перебраться в квартал, а я, едва сдерживая раздражение, рассказала о квартире дона Карло. Лила утешала сына и слушала нас вполуха, а потом, сделав вид, что поддается на наши с Энцо уговоры, сказала: «Ладно, если вы так хотите».
На следующий день мы отправились смотреть квартиру. Квартира была в ужасном состоянии, но Лилу это не смутило: ей нравилось, что дом стоит на окраине района, возле туннеля, и из окон видна заправка, на которой работал жених Кармен. Энцо заметил, что по ночам будет шумно: по шоссе безостановочно ездят грузовики, а рядом сортировочная станция, но Лила сказала, что шум будет напоминать ей о детстве. Они с вдовой сговорились о цене. Отныне Энцо каждый день ездил после работы в квартал и занимался ремонтом квартиры.
Приближался май, а с ним и моя свадьба, и я постоянно сновала между Неаполем и Флоренцией. Лила об этом не думала и таскала меня по магазинам — ей надо было обставить квартиру. Мы купили двуспальную кровать, кровать поменьше для Дженнаро, вместе сходили оставили заявку на подключение телефона. На улице мы сталкивались со знакомыми: одни здоровались только со мной, другие с нами обеими, третьи отворачивались и спешили пройти мимо. Лилу это не смущало. Как-то раз мы встретили Аду: она была одна, дружески улыбнулась нам и с деловым видом поспешила прочь. В другой раз нам попалась по пути Мария, мать Стефано; мы с ней поздоровались — она не ответила. А потом к нам вдруг подрулил Стефано, затормозил и вышел из машины. Обращался он только ко мне, подчеркнуто веселым тоном, спросил про свадьбу, с восторгом отозвался о Флоренции, куда ездил с Адой и дочкой, потрепал по голове Дженнаро, кивнул Лиле и уехал. Еще мы видели Фернандо, отца Лилы: он стоял напротив нашей начальной школы, сгорбленный и сильно постаревший. Лила вспыхнула и сказала Дженнаро, что сейчас познакомит его с дедушкой. Я пыталась ее остановить, но она меня не послушала. Фернандо мельком глянул на внука, пробормотал: «Передай своей матери, что она шлюха» — и ушел.
Но самой драматичной была другая встреча, хотя, казалось бы, она вообще не имела значения. До переезда оставалось несколько дней, когда мы прямо у дома столкнулись с Мелиной. Она вела за руку внучку — дочь Стефано и Ады, Марию. Вид у Мелины был, как обычно, отсутствующий, зато она была прилично одета, причесана и очень густо накрашена. Меня она узнала, Лилу — нет, если только не притворилась, чтобы говорить со мной одной. Похоже, она все еще думала, что я дружу с ее сыном, Антонио, и сказала, что скоро он вернется из Германии, а пока шлет мне приветы. Я похвалила ее платье и прическу, чем очень ее обрадовала. Но еще больше она обрадовалась, когда я похвалила ее внучку: девочка смущалась и стояла, вцепившись в бабушкин подол. Мелина, очевидно, решила, что обязана в ответ сказать что-нибудь хорошее про Дженнаро и спросила Лилу: «Это твой сын?» Кажется, только тут она ее и узнала — Лила все это время смотрела на нее молча. Мелина, должно быть, вспомнила, что ее дочь, Ада, увела у этой женщины мужа. Она вытаращила глаза и торжественно произнесла: «Лина, ты очень подурнела и отощала. Потому-то Стефано тебя и бросил: мужчинам надо, чтоб было за что подержаться». Она перевела взгляд на Дженнаро и чуть ли не взвизгнула, показывая пальцем на девочку: «Смотри, это твоя сестренка! Ну-ка, поцелуйте друг друга. Мадонна, какие вы оба хорошенькие!» Дженнаро поцеловал девочку, она не сопротивлялась. Мелина посмотрела на них еще раз и воскликнула: «Подумать только, как похожи! И оба в отца, вылитый он!» После этого схватила девочку за руку и убежала, не прощаясь, будто ее ждали срочные дела.
Лила не проронила ни слова. Но я видела, что она в шоке, как в тот раз, в детстве, когда она увидела, как Мелина идет по улице и ест мыло. Как только бабушка с внучкой скрылись из виду, она встрепенулась, рукой растрепала себе волосы и, прищурившись, сказала: «Вот такой и я стану». Потом снова пригладила волосы и проворчала:
— Слышала, что она сказала?
— Это неправда. Ничего ты не подурнела и не отощала.
— Даже если так, мне плевать. Я тебе про сходство.
— Какое сходство?
— Про детей. Мелина права, оба вылитые Стефано.
— Ничего подобного! Девочка — да, но только не Дженнаро.
Она расхохоталась: впервые за долгое время я снова услышала ее знаменитый злорадный смех.
— Похож как две капли воды.
58
Для меня настало время уезжать. Что могла, я для нее сделала. Что толку было застревать здесь, ломая себе голову над тем, кто отец Дженнаро, что угадала проницательная Мелина, какие мысли занимали Лилу, что она знала и о чем не знала, о чем догадывалась, но предпочитала молчать, а во что ей просто хотелось верить — и так далее, до бесконечности. Энцо был на работе, и в его отсутствие мы без конца обсуждали встречу с Мелиной. Я козыряла избитыми истинами типа: женщина всегда знает, кто отец ее ребенка. «Вспомни, — втолковывала я ей, — ты же никогда не сомневалась, что ребенок от Нино. Ты его потому и хотела. А теперь ты поверила, что он от Стефано, только потому, что так сказала сумасшедшая Мелина?» Она усмехалась и восклицала: «Какая же я дура, как я раньше не догадалась!» При этом она выглядела довольной, что ввергало меня в полное недоумение. В конце концов я отступилась. Если эта новая идея фикс поможет ей выздороветь — прекрасно. А если это очередное обострение — чем я могу ей помочь? И вообще, хватит с меня! Мою книгу купили во Франции, Испании и Германии, и вот-вот должны были появиться переводы. В «Уните» вышли еще две мои статьи, посвященные проблемам женского труда на предприятиях Кампании; в редакции меня хвалили. В издательстве ждали мой новый роман. Одним словом, мне было чем заняться помимо погружения в перипетии жизни Лилы. По совету Аделе я купила в Милане костюм на свадьбу: кремового цвета, с узким приталенным пиджаком и короткой юбкой — он очень мне шел. Примеряя костюм, я вспоминала роскошное подвенечное платье Лилы, в котором ее сфотографировала портниха, выставившая снимок у себя в витрине в Реттифило, и невольно сравнивала ее и себя. Ее свадьба и моя — мы принадлежали разным мирам. Я не скрыла от нее, что венчаться мы не будем, что у меня не будет традиционного пышного платья и что Пьетро еле-еле согласился даже на то, чтобы пригласить на свадьбу самую близкую родню.
