Подобные эпизоды без всяких видимых причин повторялись все чаще. Наши отношения с Нино оставались прежними: внимательность, вежливость, дистанция — но между ним и Пьетро как будто рухнул какой-то барьер. За завтраком и ужином гость позволял себе все более издевательски, на грани оскорбления, разговаривать с хозяином, но отпускал свои замечания якобы дружеским тоном, с улыбкой на губах, делая заведомо дурацкой любую попытку возмутиться. Я хорошо знала эту манеру: в квартале те, кто посообразительнее, часто вели себя так с теми, кто поглупее, превращая их в мишень для насмешек. Пьетро был в полном замешательстве: ему нравился Нино, он его уважал и не мог дать ему отпор. Лишь качал головой, притворялся, что оценил шутку, но про себя, судя по всему, задавался вопросом, что он сделал не так, все еще надеясь, что они вот-вот вернутся к прежней задушевности. Но Нино упорно вел свою игру. Он обращался ко мне и девочкам, говорил очередную колкость и ждал нашего одобрения. Девочки с радостью ему подыгрывали, и я иногда тоже. Одновременно я думала: зачем он так себя ведет? Если Пьетро на него обидится, нашим отношениям конец. Но Пьетро не обижался — он искренне не понимал, что происходит. К нему вернулись его неврозы. Снова то же измученное лицо, многолетняя усталость в глазах, сморщенный лоб. С этим надо что-то делать, говорила я себе, и как можно скорее. Но ничего не делала. Мне стоило немалого труда не поддаться не то чтобы восхищению, а какому-то возбуждению — да, пожалуй, именно возбуждению, — когда я видела, как один из Айрота, умнейший человек с блестящим образованием, теряется, смущается и лишь жалобно блеет в ответ на молниеносные и порой жестокие словесные выпады Нино Сарраторе — моего школьного товарища и друга, родившегося в том же квартале, что и я.
109
Незадолго до возвращения Нино в Неаполь произошло два особенно неприятных эпизода. Однажды днем мне позвонила Аделе: ей тоже понравилась моя работа. Она сказала, чтобы я немедленно отправила текст в издательство — там хотели издать его одновременно с французским переводом, в крайнем случае сразу после. За ужином я между прочим упомянула об этом. Нино осыпал меня комплиментами и сказал девочкам:
— У вас необыкновенная мама! — Затем он повернулся к Пьетро: — А ты прочитал?
— Не успел.
— Ну, лучше и не читай.
— Почему?
— Это не для тебя.
— То есть?
— Слишком умно.
— Что ты имеешь в виду?
— Что Элена умнее тебя.
Пьетро промолчал, и тогда Нино засмеялся:
— Ты что, обиделся?
Он ждал ответа, чтобы унизить его еще сильнее, но Пьетро встал из-за стола.
— Извините, мне надо работать.
— Хоть бы доел, — проворчала я.
Он не ответил. Ужинали мы в гостиной: это была просторная комната, и поначалу мне показалось, что он и правда собирается к себе в кабинет. Но он повернул с полпути, сел на диван, включил телевизор и увеличил громкость. Атмосфера сделалась невыносимой. Прошло всего несколько дней, а как все осложнилось. Я чувствовала себя несчастной.
— Убавь звук немного, — попросила я.
В ответ он просто сказал: «Нет».
Нино ухмыльнулся, доел и помог мне убрать со стола.
— Прости его: он много работает и мало спит, — сказала я Нино на кухне.
— Как ты его терпишь? — не выдержал он в ответ.
Я с тревогой покосилась на дверь: к счастью, телевизор все еще работал на полную громкость.
— Я люблю его, — ответила я и, поскольку он настаивал, что будет мыть посуду, добавила: — Уйди, пожалуйста, ты мне мешаешь.
Второй эпизод был еще хуже: он-то все и решил. Я уже не понимала, чего хочу на самом деле. Скорее бы все это кончилось, думала я; скорее бы вернуться к привычным семейным заботам и своей книге. Но в то же время мне нравилось входить по утрам в комнату Нино, наводить там порядок, заправлять его постель, готовить еду, зная, что ужинать мы будем вместе. Мне была непереносима мысль, что скоро он уедет. После обеда я начинала сходить с ума; дом, несмотря на присутствие дочерей, казался мне пустым, и сама я чувствовала опустошенность; меня совершенно не интересовало, что я пишу, собственный текст представлялся поверхностным, и вопреки воодушевлению Мариарозы, Аделе, французского и итальянского издательств я теряла веру в себя. Он уедет, и мое существование окончательно утратит смысл.
Именно в этом состоянии духа — жизнь ускользала от меня, оставляя ощущение невосполнимой потери, — и застал меня Пьетро, который вернулся из университета в особенно мрачном настроении. Мы ждали его к ужину. Нино пришел на полчаса раньше, но его сразу облепили девочки.
— Что-то случилось? — вежливо поинтересовалась я.
— Больше никогда не приводи к нам в дом своих земляков! — гаркнул он.
Я похолодела, решив, что он имеет в виду Нино. Тот как раз вошел в комнату — по пятам за ним следовали Деде и Эльза — и, наверное, тоже так подумал. У него на лице появилась вызывающая улыбочка — он явно готовился к очередному скандалу. Но Пьетро имел в виду не его. Презрительно, как всегда, когда дело шло о попрании основополагающих для него принципов, он сказал:
— Сегодня ко мне опять приходили из полиции. Они называли имена и показывали снимки.
Я вздохнула с облегчением. С тех пор как он отказался забирать свою жалобу на студента, угрожавшего ему оружием, его допекали не столько молодые политические активисты, включая некоторых преподавателей, сколько визиты полицейских, принимавших его за своего осведомителя.
— Сам виноват, — довольно враждебно сказала я ему. — Не надо было так себя вести, я тебя предупреждала. Теперь они от тебя не отстанут.
Тут вмешался Нино.
— И кого же ты сдал? — спросил он с издевкой.
Пьетро даже не посмотрел в его сторону. Он был зол на меня и ссориться собирался со мной.
— Тогда я сделал то, что должен был сделать. И сегодня мне следовало сделать то же самое. Но я смолчал, потому что в этом замешана ты.
Тут я поняла, что дело не в полицейских, а в том, что он от них узнал.
— При чем тут я?
— А разве Паскуале с Надей не твои друзья? — закричал он.
— Паскуале с Надей? — повторила я, ничего не понимая.
— Полицейские показывали мне фотографии террористов: я их узнал.
Я онемела. Все, что я воображала, оказалось правдой, и Пьетро только что это подтвердил. Я снова как наяву увидела: вот Паскуале разряжает пистолет в Джино и стреляет по ногам Филиппо, вот Надя — Надя, а не Лила — поднимается по лестнице, стучит в дверь Бруно, заходит в кабинет и стреляет ему в лицо. Какой ужас! И все же тон Пьетро не соответствовал ситуации: он как будто нарочно использовал эту новость, чтобы на глазах у Нино поставить меня в затруднительное положение, разжечь скандал, которого я так не хотела. Но тут Нино снова подал голос:
