– Один раз.
– Почему вы не воспрепятствовали побегу Зотова?
– Потому что спал. Ситуация могла быть еще хуже, если бы Зотов меня убил… В таком случае я бы не выполнил порученное задание.
Майор Кох, задавший этот вопрос, слегка кивнул. О том, что был пущен под откос товарный состав, руководству абверкоманды было уже известно из дублирующих источников, но полученные сведения могли быть и тонкой игрой советской контрразведки.
– Как вел себя радист Зотов до побега?
На этом вопросе Сыч немного выдержал паузу, после чего ответил:
– Ничего такого я за ним не замечал. Вел он себя обыкновенно. Иначе бы я предпринял меры.
– Сдаться органам энкавэдэ была ваша идея или Зотова? – неожиданно спросил лейтенант Альгорн.
– Послушайте, – хотел было возмутиться Сыч, но, собравшись, спокойно ответил: – Такой идеи у меня не было… Я даже не подозревал, что он хочет сдаться органам НКВД.
– Как вам удалось уйти от оперативно-разыскной группы военной контрразведки?
– Как только я убедился в исчезновении радиста, сразу покинул место, намеченное для подрыва железнодорожного полотна… Прошел через болотце, потом рекой. Далее всю дорогу бежал, на случай преследования.
Сыч едва успевал отвечать на сыпавшиеся на него вопросы, в том числе и на провокационные, которые время от времени повторялись из расчета на то, что если вдруг он завербован русской военной контрразведкой, то выдаст себя на противоречиях.
– Чем вы руководствовались, выбирая новое место для закладки тротиловых шашек?
– В первую очередь безлюдностью… И тем, чтобы железнодорожные пути хорошо просматривались в обе стороны. Кроме того, недалеко находился лесок, в котором можно было укрыться в случае опасности.
– Сколько времени горел огнепроводной шнур?
– Где-то полторы минуты.
– Какой численностью была оперативно-разыскная группа военной контрразведки энкавэдэ, которая задержала вас?
– Бог миловал, – несколько устало проговорил Виктор, – никакого задержания не было.
– Состав из скольких вагонов вы пустили под откос?
– Не считал, но думаю, что не менее пятидесяти вагонов.
– Сколько контрольно-пропускных пунктов в селе Лиговка?
– Я видел только один.
– Сколько километров от Языково до Барвенково?
– Километров шесть.
– А от Лиговки до Сахновщины?
– Одиннадцать или двенадцать километров по прямой.
– Части каких родов войск стояли в Лиговке?
– Я видел танковые, артиллерийские, стрелковые, саперные.
– В каком звании был старший военного патруля, задержавший вас?
– Военный патруль меня не задерживал.
– На каком берегу реки Сухой Торец стоит село Лиговка?
Виктор Липский внимательно посмотрел на майора Зелигера, задавшего вопрос, и четко ответил:
– Лиговка стоит на реке Орель. На левом берегу.
– Как вы перешли линию фронта?
– Мне помог хозяин явочной квартиры по имени…
– Пожалуйста, не надо имени! – Этой фразой майор Зелигер закончил блиц-допрос Сыча.
Трудно было понять, остались ли довольны абверовцы его ответами или их все-таки гложут какие-то сомнения.
Все четверо выпили еще по рюмке коньяка, после чего майор Зелигер вызвал обер-ефрейтора Адольфа Герлиха и велел ему отвести Сыча в подвал.
Они спустились со второго этажа на первый, после чего Герлих, пропустив Сыча вперед себя, повел его в конец коридора, где были две двери, обитые жестью. Открыв одну из них, обер-ефрейтор весьма невежливо втолкнул его в крохотную комнатку с зарешеченным оконцем под самым потолком, деревянным топчаном и небольшим столиком с табуретом перед ним. Комнатка, скорее, напоминала камеру, нежели обычное жилое помещение, однако Сыч не был ни удивлен, ни возмущен. Проверка… Карантин… Это обычное дело для агентов, вернувшихся с задания. Все, что говорил Сыч на перекрестном допросе, теперь будет проверяться через других агентов и путем сведений, поступающих от фронтовых разведчиков. Потом полученные сведения будут сличаться с показаниями Сыча, перепроверяться, после чего его выпустят. Или не выпустят. Не чувствуя за собой никакой вины, он расположился на топчане и спокойно заснул.
Его разбудил звук открываемой двери. Это принесли обед. Сыч встал, умылся из прибитого к стене рукомойника и с аппетитом поел. Потом снова завалился на топчан.
Два дня его продержали в камере на «карантине». На третий день пришел обер-ефрейтор Герлих и повел его на второй этаж.
В кабинете начальника абверкоманды-2 «Юг», кроме майора Зелигера и лейтенанта Альгорна, находился интендант разведоргана фельдфебель Фишер. Майор Зелигер торжественно поздравил Сыча с завершением проверки, лейтенант Альгорн улыбнулся ему, а фельдфебель Фишер вручил конверт с денежной премией.
– Теперь вы можете отдохнуть, но недолго, – сказал Сычу майор Зелигер. – Такие агенты, как вы, нужны фюреру и рейху. Знаете, что за состав вы пустили под откос?
– Нет, – ответил Сыч.
– Это был поезд с продуктами и летней амуницией. Теперь солдатам Красной армии будет не в чем воевать и нечего есть, – заявил майор Зелигер с самодовольными нотками в голосе и, вскинув голову, добавил: – И мы сможем с честью завершить нашу операцию «Фредерик» и уничтожить несколько армий русских в «Барвенковской западне».
Майор оказался прав. Подрыв в нескольких километрах от Барвенково железнодорожного пути с товарным составом, шедшим в помощь измотанным частям Красной армии, еще более усугубил и без того катастрофическое положение частей 6-й, 9-й и 57-й армий русских. Остановленное немцами наступление Красной армии на Белгород и Харьков вылилось в окружение почти трехсоттысячной группировки советских войск на Барвенковском плацдарме, две трети из которых были физически уничтожены. Немцы устремились к Дону и Волге…
После случая с радистом Зотовым Сыч отказался работать в группе и попросил разрешения работать в одиночку, полностью оправдывая свою кличку и позывной «Анахорет». Несмотря на то что разведывательно-диверсионные органы абвера засылали на советскую территорию обычно группы в количестве двух, а чаще трех и более агентов, Сычу пошли навстречу и дали «добро» на его просьбу. С одним условием: он должен овладеть радиоделом.
Два месяца Сыч, временно прикомандированный к Полтавской разведшколе, появившейся почти одновременно со школой, готовящей диверсантов (подготовка радистов в разведшколах была много качественнее, нежели в школах диверсионных), изучал рации и радиодело, методы шифрования и дешифровки сообщений, работу на ключе и прием радиограмм на слух. Он быстро овладел приемом и передачей радиограмм, чему помогло имеющееся музыкальное о– бразование, и вместо зачетных семидесяти знаков в минуту мог принять к концу обучения все сто двадцать.
