Не сказать, что серьезные, это даже несведущий может определить – пусть движения ненормальные, но фигуры вполне человеческие, большую часть одежды сохранили. Что касается прочих признаков, разделяющих зараженных по стадиям развития изменений, с ними все плохо – рассмотреть их затруднительно. Карат понятия не имел, что за приключения пережила эта парочка, но одно очевидно – на их внешности они оставили не просто след, а сплошной покров. Такое впечатление, что мертвяки, прежде чем примчаться в балку, как следует вывалялись в навозе (или, скорее, в чем-то похуже). Замарались столь изрядно, что непонятно, как при таком слое гадости на мордах ухитряются что-то видеть.
Но ведь зрение у них работает, в этом сомнений нет. Мчатся на Пастора уверенно, хотя он шагает бесшумно. И пора бы ему достать пистолет.
Килдинг не стал тянуться к кобуре. Вместо этого он пригнулся, подхватил с земли один из многочисленных разбросанных по дну балки обломков самолета, крутанул его в руке, поудобнее перехватил, после чего ринулся на тварей с дивной скоростью.
Ускорился далеко не так радикально, как это умеет Карат, но все же ненормально. Или дар Улья такой, или этот здешний долгожитель за годы, проведенные здесь, научился разным фокусам в таком духе. У него ведь успели накопиться самые разные полезные изменения – реакция, сила и прочее может дойти до столь рекордных значений, что с теми же бегунами можно голыми руками справляться.
Хотя Карат на месте такого супермена именно к этим мертвяками прикасаться бы побрезговал.
Уже почти врезавшись в первого зараженного, Пастор резко сманеврировал, ухитрившись на миг зайти ему за спину, нанеся при этом короткий резкий удар в затылок. И пары секунд не прошло, как то же самое произошло со вторым бегуном.
Обе твари просеменили еще по нескольку шагов, но это, что называется, на автопилоте. Странно, но вначале завалился отставший, лишь затем покатился тот, которому досталось первому.
Пастор, стоя между быстро успокаивающимися тварями, отбросил в сторону кусок металла, послуживший оружием, и без тени эмоций пожаловался:
– Ну и засранцы, нож не захотел об них пачкать. По-хорошему, надо им затылки проверить, вдруг споран попадется, а то и два, но я воздержусь. Если хочешь, потроши их сам.
– Только если они помоются перед этим, – буркнул Карат. – Да и ножа у меня нет.
– Глядя на них, пытаюсь представить, что с ними произошло.
Карат, брезгливо поморщившись, уверенно выдал:
– Тут только одно на ум напрашивается – они или вместе в выгребную яму провалились, или сперва один, а затем второй забрался, когда непонятные звуки оттуда расслышал и полюбопытствовал. Я не хочу думать, чем они там питались, пока выбирались, но оба бодрые.
Пока Карат высказывался, Пастор шел назад. Добравшись до пулемета, ухватил оружие и скомандовал:
– Уходим. Если двое примчались, другие тоже могут быть рядом.
Карат, поспешив за ним, спросил:
– Ты тоже ускоряться умеешь?
– Не совсем. Этому фокусу я на юге научился. Хороший человек встретился, он всех этому учил, даже меня.
– А что с тобой не так? В том смысле, что ты сектант?
– Мне уже начало надоедать такое обращение. Не мог бы ты воздержаться от упоминания слова «секта»?
– Уж прости, но невозможно удержаться. Да и так проще всего, вас иначе не называют. Он из-за этого мог отказаться тебя учить?
– Нет, я тогда еще не дорос до учения. Но я был тем, кого каждый уважающий себя иммунный обязан при встрече убить самым жестоким способом.
– Это что же такое ты натворил?
– Ничего. Абсолютно ничего.
– Тогда зачем тебя надо было убивать?
– Так принято по всему Улью, такие, как я, не должны жить.
– Такие, как ты? В каком смысле? Кем же ты тогда был?
– Внешником, кем же еще.
Глава 25
Нельзя сказать, что Карат дико ненавидит внешников. Опасается или даже боится – это да, а ненависть – вряд ли. Так уж получилось, что они – одни из немногих обитателей Стикса, которые ничего плохого ему не сделали. Ну подумаешь, попадал под удары с беспилотников и имел сомнительную честь пообщаться с группой муров. Дело житейское, да и сам виноват. Вот зачем, спрашивается, катался на машине? Дроны не блещут великим интеллектом, засекая быстро передвигающуюся, ярко выраженную тепловую аномалию, нередко обстреливают из всего, что есть, путая с развитыми тварями.
Ну а муры – это не внешники, это коврики перед дверьми внешников, нередко доходит до того, что им тоже достается от автоматизированных средств поражения. Разве станешь ненавидеть хозяина дома, если коврик на его пороге грязен и вонюч? Неприятно, конечно, но простительно.
Внешники тем и славятся, что ненависти как таковой к ним почти не испытывают. Те, у которых появляется повод ненавидеть пришельцев из внешних миров, умирают быстро или медленно, исключений из этого правила практически нет.
Внешник – абсолютный враг. Договориться с ним – это стать муром, а вот их ненавидят все, потому как предателей в любом мире принято ненавидеть до зубовного скрежета, это у нормальных людей на генном уровне записано.
То есть никаких задушевных разговоров быть не может – допускается только язык оружия. Причем в этом языке внешники куда сильнее: у них и техники хватает, причем самой лучшей; и автоматизированные комплексы имеются, способные уничтожать цели без участия оператора или с участием, когда он расслабленно командует дронами и турелями, попивая кофе в мягком кресле где-нибудь на нижнем уровне одного из бесчисленных бункеров; и на нехватку боеприпасов они не жалуются. Причем боеприпасов самых разных, от банальных бронебойных патронов, идущих нарасхват у всех торговцев, до хитрых артиллерийских снарядов, способных прилететь за два десятка километров, на подлете разобраться с корректировкой последнего отрезка баллистической траектории и ударить в самую заманчивую цель.
Удары к тому же могут быть разнообразнейшими – вплоть до химических и даже ядерных. В отличие от иммунных, внешники не испытывают угрызений совести, загрязняя почву и атмосферу Улья радионуклидами, а конвенции о запрещении химического оружия действуют где угодно, но только не здесь.
Да, они тоже смертные, их тела хрупки, уязвимы, могут пострадать по собственной вине. Но под действием опасных уровней ионизирующего излучения внешники не теряют человеческий облик, постепенно расставаясь с разумом и обретая чудовищно нехорошие привычки…
…Пастор, преодолевая последние метры крутого подъема, продолжал свой рассказ без пауз, торопливым речитативом. Похоже, выговориться захотел, видимо, ему нечасто на такую тему пообщаться доводится.
– Я не из нолдов, то есть лазейку в Улей наши умники нашли не так уж давно. Где-то с пятидесятых годов это завертелось, детали мне неизвестны, сам я попал в проект уже в шестидесятых, многое пропустил. Секретность до смешного доходила, нам мало что говорили. Коммунисты тогда вовсю готовились запускать первый спутник, а мы, получается, безо всякой космонавтики достигли другой планеты. Естественно, это нельзя было назвать легкой прогулкой. Все первые попытки завершались одинаково – или исследователи вообще не возвращались, или возвращались седыми. Спасибо, что изначально использовали защитные костюмы и выдерживали вернувшихся в карантине, заразу в мой мир они не занесли, она не слишком въедливая. Знаний у нас тогда не было вообще, а Внешка в те времена мало отличалась от Дальнего Запада. Тварей прореживали только нолды, но они и сейчас, и тогда встречались не так уж часто и не контролировали ничего, кроме окрестностей своих баз. Даже им, со всеми их технологиями, не удавалось очистить восток до приемлемого уровня – это все равно что прикрываться от бури ладошкой. Кстати, среди них тогда встречались ребята, умеющие заглядывать в будущее. Я не в буквальном смысле, я о способности анализировать последствия массового появления менее развитых внешников. До некоторых из нолдов дошло, что чем больше будет баз, тем проще контролировать территорию прилегающего к Удавке пояса, а добычи хватит на всех. Так что временами они помогали первопроходцам вроде тех, из-за которых я здесь очутился. Хотя бы делились информацией, мы ведь даже близко не представляли, с чем столкнулись, поначалу наивно полагали, что открыли портал на другую планету, не отличающуюся от Земли.
