– Выпей, Вэн, на душе будет веселей…
Кто-то другой издалека прокричал (или мне лишь показалось?): «Не пей!»
Но я выпил один бокал.
И тут потух свет, за окном по тёмному небу прочертилась паутина молнии.
– Ничего не бойтесь. Похоже, где-то обрыв линии, – прозвучал голос Штерна в ухе.
– Я и не боюсь, – темнота спрятала мой страх – существо с его странным шёпотом, и я слушал голос из наушника, пытаясь найти кого-то рядом по звуку.
– Света нет, и Зет-поля сейчас тоже нет, – уловив быстрое дыхание моего страха, заверил Штерн. – Но оставайтесь там, я скоро включу резервное питание. Не теряйте меня – я в подвал.
Пока Доктор спускался в подземелье своей обители, я уже ощущал себя в тоннелях Вильямсона, тех самых, что привлекают туристов в Ливерпуль. Из кармана достал свой сотовый, нажал первую попавшуюся кнопку и при помощи его маленького вспыхнувшего экранчика стал осматриваться.
Обезьяны действительно не было. Но на меня смотрели картины, как будто узники выныривали из темноты камер и подходили к решёткам той ловушки, куда я угодил. Они намекали мне на участь других гостей дома. Они зрачками показывали мне выход из комнаты, но он всегда вёл в стену. На ней дважды находил выключатель и щёлкал им… Безрезультатно.
Пройдясь тусклым светом сотового по ряду корешков книг, осветил старые настольные часы, потом свет отразился в стекле серванта…
От неожиданности… а точнее, от резкого приступа страха сердце мое сжалось и чуть ли не оборвалось до самого пола: из-за стекла на меня таращились два недобрых красных, словно налитых кровью, глаза. Хозяином их было лицо, будто искаженное агонией, с клыками, торчащими вверх из кривой пасти, Вдобавок оно было раскрашено в черно– красные, местами синие, цвета.
Но тут я сообразил, что в серванте стоит всего лишь какая-то маска, скорей всего, одного из африканского племени.
Рассматривая картины, я пытался понять замыслы художников.
И что на меня нашло – непонятно: полез я рассматривать одну из них. И картина-то – не картина, а гравюрой оказалась: мужик в зачуханном помещении с небольшим окошком чуть ли не под самым потолком, а перед ним над столом в воздухе висит некая светящаяся вещь. Тут снова неожиданно зажужжал потолок, но свет не включился. А я, стоя на стуле, как-то так неловко шевельнулся, что потерял равновесие, замахал руками, словно за воздух пытался ухватиться. В итоге пальцами уцепился за одну из приделанных к потолку плит резонатора. Конечно, она не была рассчитана на мою массу тела и начала с треском отваливаться. Я отпустил плиту и тут же с глухим стуком оказался на полу. Крепления плиты с одного края не выдержали, и, падая на излом, она оторвала крепления и с другой стороны а, отвалившись окончательно, будь она неладна, потянула за собой провода. Те затрещали и оборвались, осветив на мгновение помещение снопом искр. В следующие мгновение из моих глаз также посыпались искры…
Не знаю, сколько я пролежал без сознания.
– Лучшее средство от головной боли – это бренди, или виски, или… на худой конец – пиво, но последнее помогает ненадолго, – прозвучал знакомый шёпот, когда я пришёл в себя.
– Людей губит не бутылка, а искусство… Погляди, какой шишак набил.
Я открыл глаза.
– Кто ты? – спросил я окружающую темноту, поднимаясь с пола.
– Ну-с, я, наверное, лучшая часть твоего ушибленного мозга, – обезьяна появилась передо мной внезапно.
– Ага. Вот и глюк! – я потёр ушибленное место на голове (там действительно вздулась шишка, размером с добротную сливу). – Я буду звать тебя Глюк, слышишь?
– Называй, как хочешь, – обезьяна ничуть не обиделась и даже подмигнула мне.
Что главное, – размышлял я, – когда находишься во сне в экстремальной ситуации? А вот – осознать, что все это происходит именно во сне, и переживать после этого становится незачем. И впрямь, зачем переживать, коль это всего лишь сон, логично?
– Ну, давайте, рассказывайте, сэр Глюк, с чем пожаловали?
– М-м-м, я никуда не пожаловал, я всегда был с тобой. Я твой советник во многих делах.
– Да? И когда ты мне что советовал?
– Благодаря мне ты поспал вчера на час больше и досмотрел давно загаданный сон о Сьюзи.
– Не помню, чтоб мне кто советовал чего, но я действительно вчера проспал, из-за чего опоздал на работу.
– Работа… Брр… Сурова жизнь. Чтоб лопать бутерброд с колбаской, чеддером… надо что-то делать за бумажки, чтобы купить этот бутерброд с колбаской и чеддером…
– Эт точно…
– Расслабься. Тот, кто угождал всем, умер раньше, чем родился на свет7, – протянула обезьяна, – забудь плохое – ведь на столе стоит такой коньяк!
– Так и спиться не долго, – хмыкнул я.
– Живи сегодняшним днем! Вдруг завтра свалится на голову кирпич, – выныривает обезьяна из темноты, накрывает меня сомнениями и болью в висках уверяет в напрасности жизни.
– И что ты оставишь после себя? – прошептал какой-то новый голос, другой.
Я повернулся. На плече восседал маленький человечек в словно сотканном из светлого дыма одеянии. Он источал свет, тем самым освещая пространство вокруг, включая и обезьяноподобное существо. Да оно очень сильно походило на обезьяну, но странное дело, стоило мне попытаться рассмотреть её, так сразу её черты расплывались. Рассмотреть же маленькое существо мне не позволяло его же свечение. В итоге, я оставил какие-либо попытки разглядеть их как следует. А когда, спустя положенное время, потух экран сотового, то я не стал его зажигать снова, так как не видел в этом больше необходимости.
– А это друг твой? – спросил я.
– А это… – поспешила ответить обезьяна, – рудимент человечества. – в её шипящем голосе чувствуется раздражение. – Он настолько мал, что голос его почти неслышим.
– Мал я как раз оттого, что слышать меня чаще всего не хотят! – светлячок бросается искрами, но они не обжигают, а гаснут.
– Ты будешь Глюком номер два, – киваю лилипуту.
– Повторю вопрос, – еле слышно шепчет он. – Что после тебя останется, когда тебя не станет?
– Мои труды – книги, – я чешу затылок в сомнениях, а сзади посмеивается обезьяна.
– Сомневаюсь. В последнее время ты все чаще слушаешь его, – печалится маленький, указывая на большого.
– Конечно, – усмехнулась обезьяна, – он слушает меня! Ведь слушать тебя – монахом быть, и так в тоске просуществовав, подохнуть, радости толком не увидев.
– Глупости! – возражает светлячок. – Тоска как раз в праздности пустой.
В ответ Обезьяна противно смеется, и шипит одно лишь слово: чу-ш-ш-шь…
Пластины жужжали уже чуть громче.
Приснится же такое. И глюки умеют порой выстраивать предложения, логически связанные между собой.
