– Да вон… Начальство прибыло, – тихо отозвался Копыленко.
Послышались голоса с других повозок, ехавших следом и теперь остановившихся под дождём по воле какого-то человека, который никому из них не был нужен. Ещё полчаса назад они, возможно, и нуждались в нём, но теперь, когда пропасть оказалась позади, он, встретивший их на другой стороне пропасти, неизвестно как оказавшийся здесь…
– Старлей наш отыскался.
– Агитация и пропаганда…
– Где ж он был?
– Где… Стриженой девке косы заплетал…
– Сейчас лейтенант доложит, и поедем.
И Воронцов, и Кац, конечно же, слышали голоса бойцов.
– Разрешите следовать дальше? – Воронцов шевельнул было рукой, но она в одно мгновение отяжелела и ладонь сжалась в кулак.
– Разрешаю, – шевельнул тонкими губами Кац и тоже не поднял к виску ладонь.
Воронцов махнул рукой направляющему. Тот хлестнул по гнедому крупу коня, так что из-под кнута во все стороны брызнула белая водяная пыль. Обоз двинулся. Заскрипели втулки. Разболтанные колёса переваливались через обрубки деревьев, резали надвое муравьища. Направляющий, тот самый пожилой ездовой с крестьянскими ухватками, начал выворачивать правее, параллельно просёлку, порядочно разбитому машинами и тягачами. «Куда он попёр?» – подумал Воронцов. Дорога всё же есть дорога, она в любом случае надёжней. На дороге не так трясёт. Хотел окликнуть ездового, чтобы взял левее, но передумал. Сил не было кричать. Даже голову поднять было тяжело. Он знал, что, если он сейчас крикнет, затылок взорвётся мгновенной болью. То ли действительно контузия – сотка разорвалась совсем рядом. То ли просто усталость…
Переднее колесо налезло на какое-то препятствие, заскрежетало, приподнимаясь, чтобы одолеть его. И в это время он заметил под ободом кружком вырезанный дёрн, обмётанный порыжелой и раскисшей под дождём травой. То, что произошло в следующее мгновение, он уже не видел. Запомнилась только вспышка и удар в грудь то ли жердями грядки, то ли тележным колесом или его обломком, то ли ещё чем…
Рассказы
Отец
Была весна. Ночи с молодым месяцем и таким же свежим воздухом, чёрным, прозрачным. И душные полдни, когда, если замрёшь, слышно, как лопаются почки на деревьях и старая сухая трава рвётся под напором молодой.
Я возвращался домой по Варшавскому шоссе и где-то возле Буды подобрал одинокого путника. Он шёл по обочине дороги к полуразрушенному автобусному павильону и, услышав шум мотора моей машины, обернулся, поднял руку.
– Да вот внуков проведать приезжал, – сказал он, открыв дверцу. – А тут, беда, автобусы не ходят. Смоленский же слишком поздно.
– Я могу вас взять только до Юхнова, – сказал я, когда узнал, что он едет в Малоярославец.
– Так вы в Юхнове поворачиваете на Калугу?
– Да, на Калугу.
И он решил ехать до Юхнова.
– А там я какой-нибудь оказией. Глядишь, и найдётся добрая душа…
И уже когда тронулись и с полкилометра отъехали от остановки, отрекомендовался:
– Николай Николаевич. В недавнем прошлом учитель физики. Теперь – пенсионер.
Худощавый. Усталый от забот и прожитых лет человек, который давно смирился с тем, что принесла ему жизнь, и уже не ждёт от неё ничего хорошего.
На Зайцевой горе возле заправки остановились.
Пока я заправлял машину, Николай Николаевич отошёл покурить и всё смотрел на памятник в елях, под которым школьники соскребали прошлогоднюю листву, собирали в кучу остатки гирлянд и венков. Был канун Дня Победы, и везде, по всей Варшавке, приводили в порядок памятники и братские могилы.
– Завтра вся страна будет праздновать, – сказал он, вернувшись к машине.
Промелькнула деревня. Девочка с портфелем и букетом цветов. Старуха на лавочке возле штакетника. Стайка кур в высохшей луже. Мужик с топором на углу белого сруба; сверкает топор, сверкают щепки. Видать, баньку рубит или прируб к дому. На окраине невысокий скромный обелиск, с прибранной, ухоженной могилой.
– И как мы победили в той войне?! Как мы смогли его одолеть?! – шевельнулся мой пассажир, провожая взглядом деревенскую околицу.
– Вы воевали?
– Нет, что вы! Мне было четыре года, когда закончилась война. – Он смотрел в окно, на уходящий пейзаж бурого, местами уже молодо зеленеющего поля. – И три года, когда в первый и в последний раз увидел отца.
– Отец погиб?
– Да, в Восточной Пруссии.
– Кем воевал?
– А кем воевал русский человек, деревенский плотник? Рядовой пехотный…
Разговор наш вскоре прервался. Видимо, Николаю Николаевичу продолжать его было нелегко.
Возле Барсуков нас остановил инспектор в парадной форме с жезлом и указал припарковаться к обочине. Оказалось, движение было перекрыто с обеих сторон.
– Минут пятнадцать, – сказал лейтенант. – Сейчас провезут гробы, и – можете ехать.
– Какие гробы, лейтенант?
– Солдат хороним. Солдат Великой Отечественной. В лесах нашли. Шестьсот человек.
– Сколько-сколько? – переспросил Николай Николаевич.
– Если точно, то шестьсот двадцать девять, – уточнил лейтенант.
Мы вышли из машины. Возле памятника было много народу. Какие-то люди произносили речи. Слева от памятника – длинный ров, выкопанный, видимо, трактором. Жёлтая, яркая, тяжёлая глина. Гробы, обитые красной материей, поставлены прямо на землю вдоль рва. Ржавые, пробитые каски на крышках. От гроба к гробу идёт молодой батюшка, размахивает кадилом: «Упокой, Господи, души раб твоих…»
Какая-то пожилая женщина, обнимая другую, тоже одетую в чёрное, выкрикнула со вздохом и рыданием, дрожащим в её горле:
– Вот мы и приехали к тебе, папочка!
Вокруг сразу замерли. Даже музыка стихла. Только батюшка продолжал петь свои молитвы.
– Дочери, – пронеслось в толпе.
– Дочери приехали. Говорят, откуда-то из Нижегородской области. Из деревни.
– А что, медальон нашли?
– Нашли. В Ситском лесу. Один всего.
Батюшка отпел погибших. Гробы стали заколачивать. Рванул воздух троекратный залп. Отделение солдат с автоматами проследовало к памятнику. Вразнобой стучали по плитам их сапоги. Гробы начали заносить в ров. Их ставили в ряд, по два – один на другой. Чтобы всем хватило места.
Дальше мы ехали молча. Наконец, уже перед Юхновом, спутник мой вздохнул и спросил:
– Простите, а ваш отец жив?
– Нет, умер. Вот ездил к нему на могилу.
– Он умер своею смертью?
– Да, болел… Последствия ранения ступней обеих ног. Сужение кровеносных сосудов. Потом инсульт.
