То ли немцы обнаружили убитого часового, то ли что-то заметил соседний наблюдатель, но в тот момент, когда под проволоку пролезли оба лейтенанта и на той стороне остались только пулемётчик Юлдашев, Васинцев и Иванок, со стороны леса начали торопливо взлетать одна за другой ракеты. Дурной знак. Пулемётная очередь, не соблюдая интервала, тут же хлестнула по кольям, зазвенела, будто запутавшись в проволоке. Мгновенно всполошилась вся траншея. Послышались свистки и крики команд. Беспорядочно, ослепительными гроздьями по нескольку штук, полетели в небо осветительные ракеты.
– Юлдашев, прикрой! – И Васинцев толкнул под проволоку Иванка, а сам, откатившись в сторону, начал стрелять из автомата короткими, экономными очередями в сторону немецкой траншеи – по вспышкам одиночных выстрелов, по угловатым теням, которые мелькали над бруствером, на звуки и голоса.
Иванок твёрдо усвоил кодекс разведчика, который гласил, что нельзя, ни при каких обстоятельствах, бросать раненого или попавшего в беду товарища, что, по возможности, необходимо вытаскивать даже тело убитого, не оставлять противнику ничего. Оказавшись в насквозь простреливаемом коридоре между двумя рядами колючки, немецким и своим, он огляделся и вдруг понял, что за проволокой остались двое – командир и Юлдашев. В нескольких шагах левее он увидел воронку, быстро, одним броском, заполз в неё и приготовил винтовку. Сердце бухало, расширялось в груди, так что казалось, вот-вот нечем станет дышать. Но уже через мгновение он почувствовал, что нервное напряжение спало, руки перестали дрожать, и настало время, когда он может стрелять, и стрелять как всегда – хладнокровно и точно.
Юлдашев уже вовсю палил в сторону траншеи, где слышался топот сапог и крики немцев. Ему помогал короткими прицельными очередями из ППШ лейтенант Васинцев. Стало понятно: долго продержаться они не смогут, слишком коротким было расстояние между ними и немецкими окопами.
– Уходим! Саид, уходим! – кричал Васинцев. – Иванок, прикрой!
Краем глаза Иванок заметил, как лейтенант и Юлдашев почти одновременно полезли под проволоку. Но всё его внимание было сосредоточено на вспышках правее. Там работал пулемёт. Его трассы, вначале слепые, хаотичные, теперь сосредоточились в секторе их коридора. Они-то и не давали его товарищам одним броском миновать заграждения. Вскрикнул Юлдашев, захрипел, что-то забормотал по-узбекски, зло, как будто вдруг увидел прямо перед собой лицо врага. И Иванок, понимая, что теперь никто, кроме него, не поможет ни пулемётчику, который только что, видимо, получил ранение, ни командиру, взял в прицел неподвижную тень чуть выше пламегасителя, и нажал на спуск – плавно, как учил Воронцов.
После ранения и госпиталя Иванок во взвод Воронцова не вернулся. Но в полку прижился. И теперь во взводе конной разведки после боёв в районе Варшавского шоссе он считался старожилом. Саид Юлдашев уже дважды побывал в госпитале. Полтора месяцы отвалялся в Калуге и лейтенант Васинцев. Не стало дяди Андрея Поливанова, Поликарпа Матвеевича, сержанта Гришина и ефрейтора Окладникова. Не вернулась, пропав где-то за Шатиным болотом, группа младшего лейтенанта Добрицкого: сам Добрицкий, старшина Епишин, Володька Сказочкин, радист Костя Звягин, подрывник Иван Иванович Тележкин. А ещё сержант Певунов, Лёша Забельский, Федька Кругов, Мамедхан Габбасов, умевший с пятнадцати шагов метнуть точно в цель свой нож, который никогда никому не давал в руки, Вадим Харитонов, стрелявший не хуже его, Иванка, Славик Горелов, Дима Астахов, двое Ивановых – Илья и Гриша, двое Смирновых – Владимир Иванович и Семён. Кого-то принесли в плащ-палатке, кто-то помер в госпитале. А кто-то пропал без вести. Неужели наступил и его черёд? Кто потащит его тело в плащ-палатке к своей траншее? Васинцев? Лейтенант человек надёжный, он и убитого вынесет, не бросит на нейтралке. Юлдашев? Саид ранен. Он не дотащит. На него надежда плохая. Вернётся кто-нибудь из ребят? Неужели это конец, и он, Иван Иванович Ермаченков, уже не дойдёт до Германии? А кто же вызволит из неволи сестрёнку? Кто спасёт Шуру? Мать получит на него похоронку, и что ей тогда делать? Как жить? Отца нет. Шуру в Германию угнали. А он здесь, на нейтралке, в воронке умрёт? Он потрогал гимнастёрку на груди – под тонкой хлопчатобумажной материей, в нагрудном кармане, хрустнуло письмо от матери. В нём был адрес того покуда ещё далёкого городка где-то на юго-западе Германии, до которого он обязательно должен добраться. Дойти. За Шурой. За всеми прудковскими. Нет, надо отсюда как-то выбираться.
Одно время действовал приказ: не посылать через линию фронта, в разведку, тех, у кого семьи находятся на оккупированной территории. Иванок под этот параграф не подпадал. Но некоторые по месяцу парились в землянке разведвзвода, выполняя разные хозяйственные, не связанные с основной специальностью и унизительные для разведчика поручения. Других даже отчислили из взвода и направили обратно в роты. Правда, прошло немного времени, и почти всех их вернули назад. Немного желающих находилось на вольные хлеба разведчика. В окопах знали, что взвод конной разведки воюет даже тогда, когда полк находится в глухой обороне, когда неделями молчит артиллерия, когда не появляются самолёты и в окопах царит покой и лень. Пахнет махоркой и жареной картошкой. А разведке покоя нет. Смотришь, ночью или на рассвете – пошли по нейтралке на ту сторону. Вернутся ли назад? А если бой, если батальоны пошли, то и разведка бежит в атаку вместе со всеми. Нет, у разведчиков, размышляли бывалые окопники, война куда тяжелее.
Иванок успел окончить полковые курсы снайперов. И с первых чисел июня, вот уже почти месяц, ходил вдоль передовой и постреливал из своей трофейной винтовки. Снайперскую ему не дали. Сказали так: в разведке винтовка с хрупким и дорогостоящим оптическим прицелом ни к чему. А на сто шагов фрица и без оптики завалить можно. Что можно, то можно, Иванок и сам вскоре убедился в правильности слов начальника курсов. Но оптический прицел ему бы не помешал. Маузер с цейссовской «трубой» был у Воронцова. Но он свою винтовку из рук не выпускал. Относился к ней так же, как Мамедхан к своему ножу.
Младшему лейтенанту Воронцову Иванок был благодарен уже за одно то, что тот помнил дружбу и время от времени брал его с собой на вольную охоту. Прицела у Иванка не было. И с этим он смирился. Не так-то просто раздобыть оптику. Вот начнётся наступление, тогда, может, и повезёт. Зато у него имелся хороший трофейный бинокль, тоже, между прочим, цейссовский.
Иванок выстрелил в строну рокочущего пулемёта ещё раз и увидел, что шагах в пятидесяти, как раз напротив его цели, рванула мина. Стрелял батальонный миномёт. И не похоже, чтобы немецкий. Хотя, судя по обстоятельствам, самое время немцам закидать разведчиков минами. Так погибла не одна группа – на выходе, под миномётным огнём. Но на этот раз пристреливались явно не по ним. Если начали пристрелку наши, то мина упала с порядочным недолётом. Быстро зарядил винтовку новой обоймой, толкнул затвор вперёд. Прицелился, теперь на каску ниже. Сделал он очередной свой выстрел или нет, Иванок так и не понял. Рядом шаркнула по проволоке и отпружинила назад штоковая граната. Вторая проскочила между плотными рядами колючки и шлёпнулась шагах в пяти дальше. Взрывы подняли пыль. Иванку они никакого вреда не причинили. Когда пыль осела, он высунулся из-за гребня отвала и осмотрелся. Лейтенант возился под проволокой, тащил за ремень Юлдашева. А от траншеи к ним, что-то крича, уже бежали немцы. Иванок мгновенно понял, что ему надо делать. Он привстал на колено, на всякий случай передёрнул затвор. Гильза опустошённым тельцем шаркнула по комьям сухой земли. Значит, он успел выстрелить, прежде чем разорвались гранаты. И то, что пулемёт теперь молчит…
