– Жаль девчонку, – глубокомысленно изрек Можер. – Могла бы принести пользу земному жениху, чем позволить сдирать с себя кожу живьем во имя небесного. Ненормальная…
– Можер, как ты можешь! – всплеснула руками настоятельница. – Ведь она святая! Невеста Христова!
– А он что, нарочно позволяет терзать их тела, чтобы потом души их забирать себе? Зачем они ему? Тоже мне, гарем. Уж не знаю, что он за жених такой, только я предпочитаю тело вместо души.
– Потому он – Бог, а ты охальник! – сурово воззрилась на своего родственника мать Анна.
– Ладно, к этому мы еще вернемся, – оборвал ее Можер движением руки. – А кто вот эта? – он указал на вторую икону. – Надеюсь, она поумнее первой? Хотя, поглядеть на нее, так подумаешь, будто она только что похоронила собственную мать или ее бросил любовник.
– А это святая мученица Фотина, – начался следующий рассказ. – Знаешь, кто она? Та самая самаритянка у колодца, что дала напиться Христу. Тогда он поведал ей, что он мессия, и она уверовала в него и стала проповедовать о нем, как о Спасителе рода человеческого. Господь сказал ей, что ее ожидают страдания, но она отправилась в Рим и стала проповедовать там слово Божье. Ее схватил Нерон и велел железными молотками раздробить ей кисти рук, но, увидев, что это не помогло, он приказал совсем отсечь их. Но и это не возымело действия, ибо Христос охранял ее. Тогда Нерон отвел Фатину во дворец, и там она обратила в веру Христову дочь императора и сто ее рабынь. Узнав об этом, Нерон приказал живьем содрать кожу с непокорной и бросить ее в колодец, а потом достал ее из колодца и водворил в темницу. Затем приказал ей отречься от Христа, тогда, мол, он сохранит ей жизнь. Но Фатина не пожелала повиноваться ему, и он снова бросил ее в колодец, где она и отдала Богу душу.
– Вот так святая! – рассмеялся Можер. – Да как же она жила потом без кожи, в темнице той и в колодце?
– Бог избавил ее от мучений, даровав ей силы, – назидательно молвила настоятельница.
Можер некоторое время глядел на нее, решая, не тронулась ли умом в стенах этого монастыря дочь его предка Роллона. Аббатиса тем временем, воодушевленная его молчанием и расценившая его взгляд как поощрение ее рассказов о жизни святых, пустилась дальше по волнам памяти:
– А вот следующая, видишь? Знаешь, кто это?
Можер посмотрел туда, куда она указывала рукой.
– Вот эта? У нее такое опрокинутое лицо, будто ее только что ограбили.
– Не богохульствуй. Это святая Агата Сицилийская, знаменитого роду. Приняв крещение, из любви к Христу она решила сохранить девственность.
– Зачем? – рассмеялся Можер. – Не все ли ему равно?
– Значит, не все равно, – укоризненно посмотрела на него аббатиса. – Не перебивай меня. Так вот, кандидат в ее женихи, некий римский наместник, потому и получил отказ и устроил на нее гонения. Он арестовал ее, в своих гнусных целях приставил к ней распутных женщин, но, потерпев неудачу, пытал ее. И тут вмешалась рука провидения, ибо началось страшное землетрясение. Испугавшись, мучитель перестал истязать жертву, но та не выдержала пыток и умерла, воспарив чистой душой к царю небесному.
– Хилый какой-то ухажер попался ей, – пробурчал Можер, – не смог справиться с малышкой.
– Что ты там бормочешь? – поинтересовалась мать Анна. – Не богохульства ли какие? Не смей!
– Ну что вы, матушка! – напустил на себя серьезность нормандец. – Как можно… в храме! Но что это за толпа? – он указал на следующую икону. – Сколько их тут, и не счесть. А лица! Глядя на них, подумаешь, что все они страдают от запоров.
– Можер, прекрати сейчас же! – сурово указала племяннику на его неподобающее поведение настоятельница. – Если бы ты знал, что за люди здесь изображены, то не говорил бы так.
– Что же это за люди?
– Святые готские мученики! Когда они, числом в триста с небольшим человек, совершали богослужение в храме и прославляли Бога единого, то готский царь Унгерих приказал поджечь храм, и эти святые люди сгорели за веру Христову.
– А что, нельзя было выбраться? – со всей серьезностью спросил Можер.
– Они погибли за Бога нашего и во имя веры Христовой, а потому были счастливы умереть за это.
– И Богу, надо думать, это пришлось по нраву? – не мог не съязвить Можер. – Однако ему не откажешь в человеколюбии.
Аббатиса открыла было рот, собираясь выплеснуть водопад возмущений, но племянник опередил ее.
– А вот этот, матушка? – он указал на следующую икону. – Отчего он нарисован с такой кислой физиономией, будто у него живот пучит?
– Это святой апостол Иаков, родной брат Иоанна Богослова! – и аббатиса медленно и самозабвенно осенила себя огромным крестом.
– Чем же он так знаменит, что у вас чуть рука не улетела к небесам?
– Как! Разве тебе его имя ничего не говорит? – возмутилась настоятельница.
– Совершенно, – пожал плечами Можер. – Откуда мне знать, что он там еще натворил?
– Натворил! – всплеснула руками мать Анна, возведя глаза к потолку. – Да как у тебя язык повернулся сказать такое?
Можер подумал, что не стоит раньше времени портить отношения со своей дражайшей родственницей. Вот когда дело будет сделано… И он улыбнулся, вообразив сцену вопиющего богохульства и, как следствие этого, уже слыша в свой адрес весь запас проклятий из багажа дочери викинга Хрольфа.
– Ну, вот, ты и заулыбался, значит, вспомнил и проникся любовью к святому Иакову, – сразу поостыла аббатиса. – Это потому, что ему дано было увидеть Преображение Господне и быть при молитве Иисуса в Гефсиманском саду. После Вознесения Господа он проповедовал слово Его и говорил о Нем, как о Спасителе. И он первый из апостолов принял мученическую смерть от Ирода, который повелел снести ему голову. Помолись ему, сын мой, помолись же!
– Зачем? Я ему ничего не должен, – поглядел нормандец на свою набожную родственницу.
Настоятельница отшатнулась от него:
– Правнук Роллона Великого и внук Гильома Длинный Меч, говорю тебе, ты богохульник, не почитаешь Христа и святая святых – церковь нашу! Как можешь ты не благоговеть пред ликом апостола, не молиться и не верить?!
Можер почувствовал, что уже не может сдерживать себя.
– Хотите знать правду, матушка?
– Правда в слове Божьем и деяниях Его! Она в душе каждого, кто верит в Спасителя и пред кем святой Петр раскроет врата Эдема. Ибо к жизни небесной должен стремиться каждый, дабы не разверзлись перед ним хляби адовы, и не попал он в котел к сатане…
– Я давно уже перестал верить во все эти сказки! – резким махом руки оборвал Можер патетическую тираду аббатисы. – Да вы, если вдуматься хорошенько, и сами не верите во все эти выдумки. Никто не верит, даже сам папа (у бедной тетушки отвалилась челюсть, и глаза полезли на лоб). Но дело все в том, что церковникам нужна вера, ибо она дает власть над людьми. Власть небесную! А эта будет пострашнее светской, ведь речь идет о спасении души; всем охота попасть в рай и никому – в ад. Вот для чего нужна религия, ловко придуманная дальновидными мошенниками. Все это – не что иное, как небесный аппарат превращения людей в безвольных рабов!
