Но они не успели наговориться: Роберта вновь попросили к столу. Оглянувшись, он недовольно сверкнул глазами: зачем? Разве он не сидел уже там? Неужели этого мало? Как!.. Он снова должен восседать во главе стола и целовать эту гарпию, которую навязали ему в жены?!
И Роберт бурно выразил свой протест. На миг в зале воцарилась тишина, все смотрели на него. Канцлер и Герберт, которых посылали за женихом, вопросительно уставились на Гуго. Отец, поглядев на сына, сдвинул брови, одновременно кивком указывая место. И Роберт поник головой. За что ему такое наказание? Почему он не может делать то, что хочет, а должен исполнять желания других? Разве он не король? И не обязан сам повелевать?
И тотчас в его сознании произошла революция. Он понял, что, несмотря на громкий титул, ничем не отличается от раба. Раба чужих прихотей, мыслей, дел, чужой любви, наконец! И эта корона, что венчает его голову, обязывает думать о других, делать для них. Своим желаниям и любви места под этой короной нет.
Теперь он, понуро шагая к столу и краснея под устремленными на него взглядами, мысленно воззвал к Богу. Поскорее бы закончилось это наказание, и он, помолившись перед сном с отцом Рено, отправился бы к себе в покои.
Так он и подумал поначалу и уже обрадовался, когда отец сказал, что ему с супругой пора на покой… Как вдруг увидел, что и она идет рядом и их обоих ведут к покоям этой женщины, взгляд которой неожиданно стал плотоядным, а из-за мясистых губ показались лошадиные зубы. А он думал, что идет к себе…
Бедный Роберт не успел еще ничего сообразить, как их оставили одних в опочивальне и затворили двери. Роберт огляделся. Окно, камин, удаляющиеся шаги за спиной, а впереди – широкая кровать под балдахином, и на тумбе у изголовья – три свечи в медном канделябре с колеблющимися язычками. Ничего не понимая, так и оставшись стоять с глупым видом посреди комнаты, юный король поглядел на невесту, увы, теперь уже супругу. Та тем временем, не тратя времени на лишние слова, стоя у ложа, поспешно расставалась со своими одеждами, бросая их на стул в изножье. Роберт совсем растерялся. Что все это значит? Что она делает, почему раздевается в его присутствии? Почему не скажет наконец, чтобы он тотчас ушел, ведь ей должно быть стыдно обнажаться перед ним!
Но фламандской вдове не было стыдно. Скорее наоборот. Она легла в постель и, раздвинув согнутые в коленях ноги и протянув вперед руки, страстно проворковала:
– Ну что же вы… Идите же ко мне скорее! Не видите разве, как я хочу ваших объятий и жду вашей любви!
Но Роберт не трогался с места. Только теперь он с ужасом догадался, чего от него хотят. Он вспомнил откровенные сцены с «дочерьми греха», которые показывал ему Можер, и понял, что нормандец хотел приучить его к этому, дабы он знал, как надлежит выполнять заданную работу. Но фрейлины были такими милашками – красивыми, стройными. Их очаровательные улыбки завораживали, молодая, розовая кожа блестела в свете факелов или свечей, их прелести притягивали, сводили с ума, а их тела были гладкими, совершенными, будто вышедшими из-под резца скульптора!.. А эта Медуза, что его зовет… Роберт пригляделся и, испуганно вытаращив глаза, непроизвольно сделал шаг назад. Пупырчатая кожа на бедрах супруги, местами будто в оспинах или обширных следах от ожогов, не вызывала взрыва энтузиазма, верного спутника любовных игр. Ее расплывшееся с боков по простыням рыхлое тело также не прибавляло вдохновения, а распластанные в стороны груди смахивали на две овальные лепешки с воткнутыми в них вертикально переспелыми желудями, что и вовсе гасило последний огонек вожделения.
С ужасом глядя на все это, Роберт несмело попятился к дверям.
– Куда же вы, мой повелитель? – привстав, заволновалась обманутая в надеждах будущая королева франков. – Ведь я супруга, и ваше место рядом со мной.
Роберт желал теперь только одного: поскорее удрать отсюда. И сделал еще шаг назад, за ним другой. Поняв, что за этим вот-вот последует бегство, Сусанна поднялась и, не гася улыбки, медленно двинулась на супруга, выбросив вперед руки с колыхающейся кожей на предплечьях:
– Что с вами? Куда вы?.. Любите же меня! Ведь я вас заставлю… Не верите? Ах, так!..
И она решительнее поплыла вперед.
Роберт от страха закричал, быстро достиг двери, выбежал вон и помчался по коридору. Он мечтал сейчас об одном: найти кого-нибудь из друзей и умолять спасти его от этой Паризатиды
[24], которая наверняка гонится следом, собираясь завладеть его телом, а душу продать дьяволу. Ах, только бы кого-нибудь встретить, помоги Господь! А нет – так спрятаться куда-нибудь, чтобы она не нашла, не добралась, чтобы больше ее не видеть… Но куда же это он? Роберт остановился. Ведь пиршество продолжается, но это совсем в другой стороне, и если он хочет найти Можера или Рено, то надо вернуться… Подумав об этом, он похолодел, представив себе, как гарпия, поджидающая жертву в одной из темных ниш, внезапно схватит его за руку и утащит в эту ужасную комнату. И ему оттуда ни за что не выбраться, потому что она запрет дверь.
Тогда он быстро спустился по одной из лестниц и повстречал здесь двух фрейлин, на которых не обратил внимания. Потом он пробежал галереей и очутился в небольшом коридоре, одном из многих, выходивших в зал, откуда по-прежнему раздавались звуки музыки вперемежку с неумолчным гвалтом.
Здесь он остановился. В зал выходить нельзя, его тотчас водворят обратно, к этой Горгоне. Значит, надо позвать одного из двоих сюда. Роберт осторожно выглянул из-за колонны, вцепившись пальцами в каннелюры
[25]. Рено не оказалось нигде, сколько он ни вглядывался. Быть может, уже спит? Будить его Роберт не хотел, да и Можер был в это время нужнее, ведь он так нуждался сейчас в защите, а не просто в молитве, приносящей утешение.
Нормандец сидел за столом и пел песни. Роберт хорошо видел его. Внезапно он вздрогнул: послышались шаги, и в коридорчик из боковой комнаты вышли два трувера. Должно быть, они отдыхали; теперь вновь пора показывать свое мастерство. Когда они поравнялись с колонной, Роберт внезапно схватил ближнего за рукав. Тот, от неожиданности вздрогнув, остановился и воскликнул:
– Да ведь это жених!.. О бог мой, государь, простите, я забыл…
Но Роберт не дал ему договорить, закрыв рот ладонью:
– Тихо, приятель! Здесь тебе не сцена, незачем орать.
И убрал руку.
– Что прикажете, государь? – вполголоса пролепетал трувер. – Сдается мне, вы не хотите показываться гостям?
– Может, вам понравилась одна из танцовщиц? – так же негромко полюбопытствовал его спутник. – У нас их трое. Скажите только, приведем любую.
– А-а, тоже дочери греха?
