Так и провожали до самого королевского дворца, где уже ждали король, королева, министериалы
[28], слуги, фрейлины. Вален, его коллега и двое помощников тотчас стали хлопотать у телег, остальные сгрудились и молча смотрели – раскрыв рты, глотая слезы – на изувеченные тела со страшными ранами, на бледные, окровавленные лица франков, на кровь, которой забрызгано было все вокруг.
– Потери? – спросил Гуго брата, отдававшего распоряжения нести раненых в лазарет, что близ казарм. – Не хватит коек – нести туда из дворца.
– Как видишь, – кивнул на телеги Генрих. – Остальные, мертвые, там, в аббатстве. Туда же положили и девчонок, которых изувечили…
Гуго застонал; скрипнув зубами, кивнул на монахинь:
– Это те, что остались?..
– Не подоспей мы вовремя, и эти лежали бы сейчас там с отрезанными головами.
– Герберт! – позвал король.
Подошел секретарь, уставился в глаза монарха.
– Скачи к епископу, пусть соберет монахов и отправит их к монастырю, чтобы похоронить христиан как подобает. А сарацин… этих пусть вытащат за пределы аббатства и вышвырнут в поле на пищу воронам и собакам. Ступай, епископ, не медли!
Герберт ушел.
Гуго смотрел на брата, ожидая страшного рассказа.
– Потом, – махнул рукой герцог. – Пусть позаботятся о монахинях. Бедные девочки… Как только их приведут в чувство, они станут ухаживать за ранеными.
– Мне удалось собрать за это время полторы сотни всадников. Они не успели выехать, отовсюду стали раздаваться крики о вашем возвращении. Значит, это был не передовой отряд, обычная банда грабителей.
– Да, и они были уверены в безнаказанности. Причина этого мне не ясна.
– Когда-нибудь мы узнаем ее. А теперь туда, к врачам. Тебе тоже нужна помощь, твое тело кровоточит.
– У нас у всех кровоточат тела. Досталось и Можеру. Он один уложил десятка два.
И Генрих отошел.
Гуго поискал глазами, увидел нормандца у телег, подошел, взял за руку.
– А Изабелла тебя ждала.
– Какая Изабелла?
– Сестра Моника. Вон она, у одной из телег, помогает товаркам.
Вот как, а он даже ее не заметил. Да и до того ли было? Но Можер не стал подходить, просто стоял и смотрел со спины на старую знакомую. Потом поглядел на свои ноги; по ним струилась кровь. Подняв голову, увидел вдруг, как юная монахиня повернулась к нему и тотчас опустила взгляд.
– Ну, что скажешь, девочка? – невесело улыбнулся ей нормандец. – Как тебе такое окончание нашего похода?
Она подняла на него мокрые глаза, по лицу ее ручьями текли слезы:
– Мне всё рассказали… Они убили их, почти всех! А вашу тетушку… – она подошла ближе. Еще ближе. – А эти… пришельцы? – выдавила, судорожно сглотнув, и взгляд ее загорелся надеждой: – Вы расправились с ними? Они не ушли?..
– Ни один, – ответил Можер. – Мы изрубили их в куски, можешь мне поверить. Да ты и сама видишь, что…
Но он не закончил. Не успел. Сестра Моника вдруг бросилась к нему, упала в объятия и зарыдала, спрятав вздрагивающую белокурую головку в складках его окровавленного плаща.
Можер обнял ее, погладил по волосам:
– Успокойся, девочка, все уже позади. Тебя зовут Изабеллой? Какое красивое…
И опять она не дала ему досказать, подняв заплаканное лицо с испуганными глазами и быстро заговорив, боясь, что он ее перебьет или вовсе не станет слушать:
– На вас кровь… Но не чужая, ваша!.. Я буду с вами, стану вас лечить, я знаю как, нас учили… Я не уйду, покуда не вылижу языком все ваши раны… Вы мне позволите? Ведь вы не прогоните меня?..
Отказаться от такого предложения – значило оскорбить девушку. Можер понял это и согласно кивнул:
– Что ж, малышка, я не против. Нашему Эскулапу, похоже, и без меня работы хватит. Но у меня есть еще монах, мой друг, которому здорово досталось. Ему поможешь?
– Да! Да! Да! – воскликнула Изабелла и снова обняла Можера, на этот раз обвив его мощный стан своими маленькими руками.
– Счастливый ты, нормандец, – послышался из телеги слабый голос Маникора, и улыбка скривила его разбитые губы. – Мне бы такую сиделку, живо встал бы на ноги.
Изабелла, ни на дюйм не отходя в сторону, повернула голову, улыбнулась и снова ткнулась лицом Можеру в грудь.
– Похоже, одному нормандцу достался приз, – послышался рядом с Маникором голос Вилье.
– Да и по праву, – отозвался Субиз.
Вилье, прикрыв глаза, кивнул.
И двор превратился в лазарет. Фрейлины регулярно навещали раненых и заботились о них; монахини, которые денно и нощно молились о ниспослании Господом скорейшего выздоровления своим спасителям, стали сиделками, выполняющими предписания врачей. Те, не жалея сил, зашивали раны, вправляли кости и приказывали сиделкам вовремя менять корпии на свежие, пропитанные целебным составом. Раненых ограничивали в питании, чтобы организм не тратил сил на еду.
Часто приходил Роберт и подолгу просиживал у койки отца Рено, но монахини порою довольно бесцеремонно выпроваживали его, утверждая, что разговаривая, больной теряет силы. Однако хитры же были юные невесты Христовы! Несмотря на воинское облачение, они сразу же – каким образом, одному Богу ведомо – распознали в подопечном монаха. Когда Роберт уходил, они усаживались кружком вокруг Рено и заводили тихие беседы на религиозные темы, время от времени поглядывая на святого отца. Его снисходительные улыбки доказывали, что их молитвы доходят до Господа, а их старания зачтутся им на небесах. Впрочем, так делали они скорее для виду. Убедившись, что помощь в данный момент никому не нужна и на них не обращают внимания, они вновь окружали Рено и, делая вид, что «колдуют» над повязками, вели с ним оживленные беседы о мирской жизни. Именно благодаря повышенному вниманию с их стороны, монах быстро поправлялся: плечевые мышцы зарубцовывались и ткани заживали, огромный шрам на груди тоже затягивался. Можно было бы удивляться этому, зная, сколько крови потерял Рено, однако секрет был прост: Христовы невесты принялись усиленно потчевать священника куриным бульоном, протертой отварной свеклой и морковью. Другие, конечно, тоже потеряли много крови, и у них был такой же рацион, помогавший быстрому ее восстановлению, но святому отцу неизменно перепадало больше и чаще всех. Особое рвение в этом выказала сестра Тереза. Рено все чаще стал замечать ее у своей койки, все любопытнее и вожделеннее становился взгляд невесты Христовой, мысленно уже начавшей изменять небесному жениху, и, наконец, настал час, когда она не выдержала. Видит бог, слишком долго крепилась, пытаясь бороться с искушением, но не смогла больше. Природа оказалась сильнее всех обетов, вместе взятых. Улучив момент, когда Рено, закрыв глаза, забылся, она склонилась и быстро поцеловала его в щеку. И тут же отпрянула, испугавшись, не увидел ли кто. Но, оглядевшись, успокоилась. Был послеобеденный час и больные мирно дремали, а сестры возились на кухне, готовя полдник. И она решилась повторить свой подвиг, уж больно сладким показался он ей, первый в жизни поцелуй. Она снова склонилась, но, едва коснувшись губами щеки монаха, передумала и потянулась к губам. Будь что будет, ведь такое возможно только раз! А Христос простит, с него не убудет.
