И она коснулась губ святого отца… Однако Рено, делая вид, что спит, из-под сомкнутых век наблюдал за ее манипуляциями и был начеку. Рука его осторожно легла на талию сестры Терезы. Предсказать реакцию было нетрудно: поцелуй тотчас прервется и юная монахиня испуганно шарахнется от койки, в изумлении выпучив глаза. Так подумал Рено. Но… человек предполагает, а Бог располагает. Тереза впилась жарким поцелуем в мужские губы, ее стан изогнулся и стал извиваться под рукой Рено, а сам он услышал протяжный, сладостный стон и уловил горячее, обжигающее дыхание юной девы, когда поцелуй закончился. Но дальше… Рено почувствовал, что еще немного, и он не справится с собой: сестра Тереза не только не отстранилась от него, что, кажется, и должно было произойти, а упала рядом, голова к голове. Ее губы оказались у самого уха Рено, и он, чувствуя, как кровь пульсирует в голове, слышал ее частое и прерывистое дыхание.
– Сестра Тереза, где ты? – послышался голосок одной из монахинь от самых дверей.
Юная невеста Христова вздрогнула и, тотчас вспомнив, кому она давала обет целомудрия, живо вскочила на ноги.
– Будь оно все проклято, – проворчал Рено.
– Я здесь, – отозвалась вся пунцовая от смущения монахиня, глядя на дверь. – Ты звала меня, сестра Христина?
Та тем временем подошла ближе и негромко сказала:
– Мы щиплем корпию, а тебя потеряли. Меня и послали за тобой. А что ты здесь делаешь?
– Я… – сестра Тереза, пытаясь справиться с замешательством, виновато заулыбалась. – Я поправляла отцу Рено повязку, она съехала набок, как раз чуть ниже плеча…
– Идем скорее, пора уже разносить больным питье.
Юная монахиня, успев бросить на святого отца мимолетный взгляд, тотчас порхнула от его койки, и обе исчезли.
Рене вздохнул:
– Как только встану на ноги, тотчас сниму обет с этой овечки. Интересно, какое у нее имя?.. Ах, Можер, друг мой, где ты сейчас, как ты? Мне столько хочется тебе рассказать…
…Можер, пока уносили раненых, помогал, чем мог, и даже, несмотря на продолжающееся кровотечение на шее, предплечье и бедре, донес двоих до коек, еще больше перепачкавшись их кровью. Убедившись, что его помощь больше не требуется, он повернулся, чтобы идти к себе… И тут вдруг все поплыло у него перед глазами, он еле удержался на ногах. Кто-то осторожно поддержал его, иначе он, вероятно, упал бы. Нормандец опустил голову и увидел сестру Монику. Она обеими руками вцепилась в него, на лице ее читался страх. Чуть не плача, она умоляла его, пробуя вести за собой:
– Господин граф! Что же вы делаете? Ведь совсем не жалеете себя! Ах, боже мой, боже мой!.. Вам надо в постель, вы можете умереть от потери крови!..
Можер слабо улыбнулся:
– А, это ты, Изабелла… Прости, девочка, я совсем забыл о тебе… А ты, оказывается, рядом… Говоришь, мне нужно в постель?
– Да, и скорее! Ну, быстрее же, прошу, умоляю вас! Ведь вы бледны, в лице ни кровинки, едва стоите на ногах!!!
– В самом деле, Изабелла? Ты не обманываешь меня? Не знаешь разве, какой я сильный? Хочешь, я сейчас пойду… еще и тебя возьму на руки. Хочешь? Ты мне не веришь? Смотри же…
Можер сделал шаг… и покачнулся. Сделал второй и, споткнувшись, едва не упал. Изабелла закричала. Потом заплакала, взяла руку Можера, другой обняла его как могла и, собрав все силы, плача, сама спотыкаясь, браня нормандца, что он, не послушав ее, пошел таскать раненых, будто без него это некому было делать, медленно пошла с ним. Правильнее было бы сказать, буквально потащила его к дворцу, туда, где были его покои. А Можер бледнел на глазах, все чаще припадал то на одну, то на другую ногу, но все же шел, чувствуя, что опирается рукой на нее, свою маленькую спутницу. А она, выбиваясь из последних сил и тяжело дыша, продолжала идти вперед и вела его к входу во дворец. А там еще лестница, галерея, поворот, а потом через весь зал… Но Изабелла не знала этого, она думала только, как бы поскорее довести до дверей этого человека, этого рыцаря, который вдруг непонятным образом ворвался в ее сердце и полонил его. Оно трепетало оттого, что он с нею рядом. И ее бросало в дрожь от мысли, что с ним может случиться беда, которую она не в силах будет отвести от него.
Они дошли-таки до входа, благо было недалеко, но тут их ждали ступеньки. Она попробовала сосчитать их, но сбилась. Снова начала, и опять… Плюнув, отвернулась. Не это важно сейчас, а как он преодолеет их? Сможет ли она ему помочь? Сумеет ли он поднять ноги, ведь у него – она ясно видела это – совсем уже не осталось сил!
Ее опасения оправдались. Едва Можер, кое-как подойдя к ступеням, поднял ногу, как тотчас потерял равновесие и рухнул наземь, увлекая и ее за собой, брызгая кругом кровью. Изабелла быстро поднялась и закричала:
– Помогите! Помогите же кто-нибудь! Во имя всех святых, во имя Христа!!! Кто-нибудь…
И сама упала рядом с Можером, обессиленная вконец.
К ним уже торопились слуги. Их обгоняли придворные. Они и раньше хотели помочь, но не очень спешили, думая, что тут ничего серьезного. Крик Изабеллы подстегнул их. Они подняли Можера. Он был в сознании, но без кровинки в лице. Его осторожно повели к покоям. Изабелла, не отставая, шла следом, размазывая рукавом слезы по щекам.
Наконец вошли в его комнату. Откуда-то появился Вален.
– На кровать! Скорее!
Можера уложили. Он тяжело дышал, глаза глядели в потолок. Вален склонился над ним, осмотрел, пощупал пульс. Вскочив на ноги, схватился руками за голову:
– Огромная потеря крови! Чудовищное перенапряжение сил! Ни один человеческий организм не выдержал бы такого… Ах, нормандец! Пресвятая Дева Мария, да каким же чудом ты еще жив?!
Он быстро обернулся:
– Горячей воды! Корпию, тряпки, бинты – все сюда! И вина! Скорее вина! Да помогите кто-нибудь его раздеть. Святые небеса, как он не задохнулся, ведь на нем столько железа! Не унесла бы и лошадь!
– Благодаря железу он и жив, – сказал кто-то. – Стрелы отскакивали от него, как от мраморной колонны.
– Но добрались до ног и головы, – мрачно обронил Вален. – Всё исколото, всё в крови… Его счастье, что целыми остались глаза.
Сколько времени пробыл врач с Можером, никто не смог бы сказать, но дело свое он сделал: кровотечение прекратилось. Вовремя. Еще немного, и нечему было бы течь…
А Можер все так же глядел перед собой, сознание его не оставляло. Он не проронил ни звука, когда Вален обрабатывал раны каким-то составом, от которого, как он сам выражался, можно было подпрыгнуть до потолка. И лишь тогда нормандец забылся сном, когда ему дали выпить вина. Но успел еще разлепить глаза и сказать:
– Монахиня со мной… Изабелла… Не отпускайте ее, пусть не уходит…
И провалился в бездну.
Глава 15
Гром средь бела дня
Сколько времени прошло с тех пор, как Можер заснул, Изабелла не знала. Была уже глубокая ночь. Подсвечник стоял на столе, и свет от пламени двух свечей падал на лицо спящего нормандца, казавшееся сейчас лицом мертвеца, на котором изредка играли неверные блики от пляшущих время от времени язычков огня.
