– Что же ты думаешь делать? Как скажешь Изабелле об этом?.. Впрочем, уверен, она даже не заведет такого разговора. А когда ты уедешь к себе в Нормандию, она снова уйдет в монастырь, чтобы лить там горькие слезы о своей первой и последней любви.
– Но как же быть, Рено? Увезти ее куда-нибудь подальше и жить вдвоем, вдали от людских глаз? Это единственное, что мне остается, ведь я не могу без нее, она стала для меня всем, понимаешь ты, всем! Подругой, сестрой, матерью… женой, наконец!
– Ну, так и женись.
– Ты издеваешься, монах! Ведь я только что говорил…
Рено поднял руку. Можер умолк, выжидая.
– Не припомнишь ли, граф, тот день, когда ты обидел ее?
– Я вижу его, словно это было вчера.
– Тогда ты должен вспомнить и то, в каком платье она пришла.
Можер наморщил лоб.
– На ней было что-то такое… светло-зеленое. Я еще спросил, откуда она его взяла.
– И что она ответила?
– Что подарил король.
– А почему он его подарил?
– Этого она не сказала.
– А ты не догадался спросить?
– Нет… Что за глупые вопросы, Рено! При чем тут какое-то платье? С чего вдруг ты спрашиваешь меня об этом?
Монах загадочно улыбнулся.
– Это платье, друг мой, откроет тебе глаза и укажет дорогу в будущее. Оно хранит в себе тайну, в которую посвящены лишь трое: сестра Моника, король Гуго и отец Рено. Однако, зная, что это напрямую касается тебя, я все же не открою этой тайны, ибо она доверена мне, как священнику, на исповеди. Король тоже не скажет ничего, поскольку дал слово. Остается последний человек – твоя возлюбленная. Спроси ее об этом. Но помни: одно неосторожное слово, малейшая попытка к принуждению – и ты не узнаешь ничего. Этот день станет последним днем счастья для тебя и для нее.
Так ничего и не поняв из сказанного, Можер, махнув рукой, отправился обратно. Изабелла, зная, куда он пошел, ждала его на скамейке у входа в церковь. Увидев ее, Можер улыбнулся. Она подошла, обняла его, уткнувшись лицом в грудь. Потом подняла голову и, слегка нахмурившись, спросила:
– Отчего ты так смотришь на меня, будто впервые видишь? Хочешь что-то сказать?
– Да, Изабелла.
– Что же? – она игриво смотрела на него, жмурясь на солнце. – Знаю, что-то хорошее, ведь плохого я не слышала с того самого дня.
– И больше никогда не услышишь, потому что я… – Можер стал задыхаться, слова не шли с губ. – Давай присядем.
Он сел первым, а ее, несмотря на протест, усадил на колени.
– Можер, здесь же церковь! Святотатство…
– Плевать! Рено простит нам, Бог тоже.
Изабелла засмеялась, погладив его шрам на щеке.
– Нет, ты неисправим. Истинный норманн, для тебя нет ничего святого.
– Есть, Изабо. Это ты и…
Она молча ждала, улыбаясь, бегая взглядом по его глазам.
– …наша любовь, – выдохнул нормандец.
– Можер… – ее глаза так и сияли из-под густых, чуть загнутых кверху ресниц, – ты никогда не говорил, что любишь меня.
– Но что не люблю, тоже не говорил.
– Значит… это правда?
– Как и то, что я произношу это слово впервые.
Она обвила руками его шею:
– И ни одна женщина не слышала его от тебя?
– Нет, Изабо.
– Это так? Ты не обманываешь меня?
– Клянусь тебе!
– Любимый мой!.. – Изабелла еще крепче обняла нормандца и страстно приникла к нему теплыми, чуть влажными губами. Потом, торопливо отстранившись и со смущенной улыбкой оглядевшись по сторонам, испуганно зашептала: – Мы сошли с ума! Ведь я в монашеском одеянии! О, небеса! Монахиня целуется прилюдно, да еще и чуть ли не в храме Божьем! Можер, давай скорее уйдем отсюда, ведь если увидят… что скажут обо мне?
– Тебя смущают твои одежды? Так сними их.
– И остаться голой? Не лучше ли снять их в твоих покоях?
И оба, рассмеявшись, чуть не бегом устремились к дворцу.
Глава 19
Тайна зеленого платья
В комнате было тепло. Лежа поверх покрывала, Изабелла разглядывала шрамы на шее Можера и – не длинный, но глубокий – на щеке.
Они говорили о своей любви. О чем еще можно было рассуждать в постели? Вспоминали всё: от появления нормандца с монахом у ворот монастыря до сего дня. Изабелла казалась безмятежной; она ничего больше не желала, найдя наконец свое маленькое женское счастье, и довольно улыбалась, глядя на спокойное лицо возлюбленного и слыша его дыхание. Вдруг ее обуяла неясная тревога: складки собрались на лбу у нормандца и задумчивым стал взгляд. И вот он – сакраментальный вопрос; другого не придумала еще ни одна женщина с того времени, как люди научились говорить:
– О чем ты думаешь?
В иное время Можер рассмеялся бы, не преминув отпустить колкость или остроту по этому поводу, отлично зная, что в таких случаях ждут не менее традиционного ответа: «О тебе». Но сейчас промолчал. Потом сказал:
– О том, что ждет нас с тобой.
Ему казалось, это должно ее встревожить и заставить задуматься о будущем. В самом деле, что же дальше? Что ожидает ее, когда он уедет, а ведь случится это очень скоро… Но она и бровью не повела. Спокойно, словно речь шла о чем-то незначимом, спросила:
– И что же нас ждет?
– Разлука, – обронил Можер.
Изабелла подняла голову, посмотрела ему в глаза.
Скосив взгляд, он удивился: ни малейшей тени волнения на ее лице, будто бы он сказал о погоде за окном.
– Я уже говорил, ты первая, в кого я по-настоящему влюбился, клянусь рогом дьявола! И единственная, с кем хотел бы жить вместе… Похоже, я начал уставать от прогулок, Изабо.
– А я рада, – тихо ответила она. – Рада тому, что мы первые друг для друга. Ведь я тоже никого еще не любила, ты же знаешь… и хочу иметь от тебя детей.
– И непременно мальчиков, – в тон ей добавил Можер. – Двоих. Или троих.
Изабелла засмеялась, но ничего не ответила.
– Это грустный смех, ведь мечтам этим не суждено осуществиться. Так предписывает мне право рождения, – констатировал Можер. – Ты ведь знаешь, что я сын герцога. Род мой знатен. И я не могу на тебе жениться, ведь ты незаконнорожденная дочь придворного, а мать, наверное, простая служанка, которая отказалась от тебя. Так ли излагаю?
– Именно так, ты ничего не перепутал, – согласно кивнула Изабелла.
– Представь, что скажет отец, узнав, что сын пошел против его воли. Ведь он мечтает женить меня на дочери какого-то графа, владеющего землями неподалеку от Шартра.
