Бокал выпал из рук нормандца и разлетелся вдребезги.
– Клянусь прахом моего прадеда!.. Изабо… Я не верю своим ушам. Повтори еще раз, что ты сказала!
Она повторила. Можер дотронулся до нее рукой, словно не веря, что перед ним живой человек, а не призрак, созданный его воображением.
– Но, черт возьми… Как это может быть? Что произошло?.. Расскажи мне все! Скорее, Изабо, я хочу знать, как из монахинь становятся королевами!
И Изабелла поведала ему, о чем сообщил ей король в ту ночь, когда он лежал на этой кровати без сознания. Едва она закончила, как тут же очутилась в объятиях нормандца.
– Выходит, девочка моя, ты теперь знатная невеста? Лакомый кусочек, как выражаются наши придворные?
– И кусочек этот твой, мой благородный рыцарь, – ответила Изабелла. – Ты долго боролся за свое счастье, которое по праву заслужил. Теперь я твоя невеста перед Богом и людьми, которые вместо осуждения станут завидовать тебе.
– А отец! – вскричал Можер, обхватив Изабеллу и поднимая в воздух. – Вообрази, как он обрадуется! Ведь он мечтал через мою женитьбу прибрать к рукам еще одно графство, а выходит, мы с тобой сами преподнесем ему такой подарок! Но самое главное, что мне не надо будет жениться на той, которую я не видел и видеть не желаю! Ведь я нашел себе жену, причем такую, что мне станут завидовать все боги Олимпа! Если они еще живы, черт побери!
Внезапно нормандец вновь опустился на стул, усадил Изабеллу на прежнее место и вполне серьезным тоном проговорил:
– Это прекрасно. Но я полюбил монахиню, а не графиню и все равно женился бы на тебе, так и знай.
– Знаю, ведь я так долго испытывала тебя. И поняла, что тебе нужна я, а не мое богатство. В награду за мучения я подарила сыну герцога Ричарда графство.
– Ты умница, Изабо! Однако помни всегда, для всех ты графиня, а для меня, прежде всего – ненаглядная, светлоокая, красивая, прекраснейшая из женщин – моя Изабелла!
– И я, наверное, самая счастливая, Можер, – с улыбкой обвила она ему шею руками. – Ведь ни одна, я уверена, не слышала в свой адрес столько приятных слов.
– Потому что ты их достойна, любовь моя.
– Однако что же делать, ведь на мне еще висят церковные обеты: послушания, бедности, целомудрия… Я должна избавиться от этого.
– Все это ты давно уже нарушила, – рассмеялся Можер. – Но знаем об этом только мы оба, и чтобы твое отречение выглядело в рамках закона, надо совершить его как подобает – в церкви и с попом. Церковь рядом, поп на месте, поэтому идем сейчас же, ни к чему с этим тянуть.
– Я прихватила с собой монашеское платье, – Изабелла кивнула на узелок у двери. – Вдруг отец Рено заставит меня переодеться?
– Весьма предусмотрительно, – одобрил Можер. – Кто знает, какие у них в этом плане порядки?
И они, прихватив узелок и взявшись за руки, отправились в храм. Но вошли туда вчетвером: нужны были два свидетеля. Ими охотно согласились стать Констанция и Маникор.
Рено не удивился, увидев в проходе между скамьями сестру Монику и с нею трех спутников. Казалось, он ждал этого, давно готовый к тому, чтобы совершить обряд расторжения. Однако он был готов и еще к одному обряду, в котором уже не сомневался.
Влюбленные подошли, и Можер тотчас объявил:
– А ну, святой отец, живо снимай с бывшей монахини эти нелепые церковные проклятия!.. Тьфу ты, дьявол, я хотел сказать – обеты смирения, послушания… чего там еще?
– Церковь скорбит, сестра Моника, что теряет в твоем лице верную дочь Господа и невесту Его сына, – произнес Рено, обращаясь к Изабелле со ступеней алтаря. – Однако Христос милосерден и добр. «Прощайте, и вам простят», – сказал Он. – «Радуйтесь и веселитесь, ибо вы – соль земли и свет мира». И добавил еще Христос устами посланца своего небесного, явившегося ко мне нынешним утром: «А моего стада не убудет, ибо дух Божий с вами».
И Рено провел надлежащую церемонию по разрешению от обетов. Но парочка не собиралась так скоро покидать стены храма. Сойдя с алтаря, Рено с улыбкой повернулся к обоим и сказал:
– Знаю, чего еще хотите просить у церкви, дети мои. И давно готов к этому, ибо просвещен Духом Святым.
– А коли просвещен, то венчай нас поскорее, святой отец! Не видишь разве, как мы торопимся? Не правда ли, дорогая? – и Можер, повернувшись к Изабелле, взял ее за руку.
Юная графиня лишь с улыбкой кивнула в ответ.
Рено дал знак причетнику. Тот, раскрыв на аналое пергамент, приготовился скрипеть гусиным пером.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – затянул монах.
Когда наконец и с этим было покончено, Можер, обняв Рено и Маникора, объявил:
– Сегодня вечером во дворце праздничный ужин, друзья мои! Мы выпьем за наших новообращенных дам Изабеллу и Констанцию и наш брачный союз с графиней де Бовэ! Приглашаются все желающие!
А святому отцу сказал на ухо:
– Не забудь, дружище, вручить мне документ, как весомое доказательство моей женитьбы.
– Ты повезешь Изабеллу в Нормандию?
– Должен же я ее представить своим!
– Одобряю, – кивнул Рено, поглядев на Изабеллу. И сказал ей: – Ну вот, графиня, ты и нашла свое счастье. Молодец, что пришла ко мне тогда…
Графиня склонилась и поцеловала ему руку.
За праздничным столом королева Сусанна, глядя на молодоженов, мрачно изрекла:
– Какую красотку отхватил себе этот нормандец! А ведь я хотела прибрать его к рукам.
– Теперь слишком поздно, – ответила ей Ирэн. – Прибирайте вашего мужа.
– Какие же еще уловки мне изобрести?
– Никаких, мадам, – промолвила Агнес. – Это уже ни к чему не приведет. Юнец успел увидеть в вас врага, выбить эту дурь у него из головы, боюсь, будет невозможно.
– Осталось одно средство, – подсказала Ирэн, – имя ему – ревность. Найдите себе любовника. Узнав об этом, супруг поймет, что надо делать.
Сусанна задумалась.
Глава 20
Кровь викингов
На другой день герцог Бургундский позвал Можера в зал для заседаний Королевского Совета. Там уже были архиепископы, епископы, герцоги, графы – знать королевства. Нормандец пожелал узнать, в чем дело; Генрих в ответ протянул руку, приглашая войти.
Оба подошли к столу, встали рядом с Гуго. Тот повернулся, спросил:
– Ты сказал ему, Генрих?
Брат отрицательно мотнул головой.
Король мрачно поглядел на нормандца:
– Дурные вести, Можер: Лан захвачен врагом.
– Как! Снова мусульмане?! Проклятая саранча! Но на сей раз я уже не десяток, сотню тюрбанов срежу своим мечом! А-а, так вот, значит, в чем дело: захват монастыря был всего лишь отвлекающим маневром?
