– Прощай, моя любовь…
Оставшись одна, Эмма долго смотрела в грозовое небо. Она не желала уже ничего, не мечтала ни о чем и не замечала слез, струящихся по щекам. Печальным взором она словно старалась проникнуть сквозь толщу облаков, увидеть, что там, за ними, в недосягаемой выси, куда уже стремилась ее истерзанная душа. Но они не выдавали своих тайн, только безмолвно надвигались на нее, все больше чернея. Наконец она медленно повернулась… и пошла. Какие-то люди шли мимо нее, глядя с удивлением на эту изможденную, уставшую женщину с безжизненным лицом. Не видя никого из них, она равнодушно шагала по полутемным коридорам, будто сомнамбула – без чувств, без мыслей, устремленная к какой-то цели, не ведомой никому, лишь ей одной и Господу Богу. Проходя, люди оглядывались, молча пожимали плечами и шли себе дальше, тут же забыв об этой женщине, которая была когда-то королевой, а теперь, всеми покинутая, стала похожа на призрак, безмолвно бродящий по ранее оживленным, а ныне тихим, унылым коридорам.
Так она дошла до лестницы, ведущей туда, где воины, прячась меж зубцами стен, метали стрелы во врага, стоявшего внизу, на булыжниках. Лестница была крутой и вилась вокруг главной башни. Здесь царила темнота, факелов не зажигали. Первая площадка имела выход на зубчатую стену, окружавшую замок, вторая – к дозорным, что ходят по кругу с зубцами поменьше, с третьей и последней, куда выходило слуховое окно, путь был один – на ничем не защищенный выступ в четверть туаза шириной. Он шел бордюром по квадрату самой высокой конической башенки. Именно сюда и пришла Эмма по этой мрачной, пустынной лестнице с факелом в руке. Дальше идти было некуда. И когда она вышла на эту маленькую площадку и, положив на камни факел, поглядела вниз, у нее закружилась голова. Больше она не стала смотреть и ступила на этот выступ, где мог разместиться лишь один человек.
Здесь вовсю гулял ветер, а над головой Эммы осуждающе, насупившись, висело черное небо. Низкие рваные тучи тяжело ползли, едва не касаясь шпилей башен, ветер трепал платье Эммы, раздувая его, заползая за грудь, в рукава, а она стояла и с тихой улыбкой на губах смотрела туда, где за городскими стенами вилась дорога на Бовэ. Она хотела увидеть на ней одинокого всадника на серой лошади. Она мечтала выхватить своим взором, полным страдания и любви, маленькую точку на горизонте, которая, быть может, замрет на мгновение, увидев ее прощальный взгляд, услышав последний вздох, посылаемый ему… Но не увидела ничего. Пустынной была дорога, лишь клубы пыли вились по ней, и две слезинки торопливо скатились на губы Эммы и растворились в них.
В эти мгновения, короткие и быстрые, как взмах меча, перед ней пронеслась вся ее жизнь: итальянская принцесса, франкская королева, первый сын Людовик, второй – Оттон… И три смерти одна за другой: муж, младший сын, за ним старший. Всего год от лета до лета – и нет ни одного. Одна… И она поняла, что небесам так угодно, теперь они ждут последнюю, дабы душа ее, соединившись с теми, обрела покой. Она слышит уже зов отца, мужа, детей… Она видит перед собой Людовика – старшего, любимого. Вот он встает из гроба, смотрит на нее, тянет к ней белые руки и зовет: «Мама! Мама! Иди скорее! Я жду!» И, не в силах противиться этому зову, веря, что это ее единственный, правильный и неизбежный путь, Эмма воздела руки к небу и воскликнула:
– Сын мой, я иду к тебе!
Громовой раскат в это время огласил все окрест, и, успев в последний раз бросить взгляд на дорогу, с возгласом: «Любовь моя, прости и прощай навсегда!», Эмма шагнула в пропасть…
Эпилог
Следующий этап в истории восшествия на престол первого короля из династии Капетингов – борьба Гуго Капета с Карлом Лотарингским. И можно было бы об этом рассказать, причем во всех подробностях, но… здесь не будет ни Можера, ни Изабеллы, ни других героев, с которыми я познакомил читателя и к которым он, смею надеяться, уже привык. Конечно, я мог бы бросить кого-нибудь из них в самую гущу событий и довести свое повествование до 991 года, когда эта война наконец закончится. Однако количество страниц романа при этом удвоится, а мне не хотелось бы утомлять и без того уже уставшего читателя. Кто хочет, пусть прочтет обо всех перипетиях борьбы последнего Каролинга с первым Капетингом в документах, относящихся к той эпохе. Остальным я лишь вкратце расскажу об этом, не привлекая сюда лишних действующих лиц, число которых огромно.
Епископу Асцелину удалось бежать из заточения, и он нашел приют у Гуго, который в конце октября вновь осадил Лан, имея на этот раз войско чуть не вдвое больше прежнего. Однако снова король потерпел неудачу, встретив отчаянное сопротивление. Окрыленный успехом, Карл вышел из города, победным маршем прошел по окрестностям, захватил Суассон, угрожал Реймсу и, награбив, сколько мог, с огромной добычей вернулся в Лан. Адальберон, потрясенный всем этим, внезапно слег и написал Гуго, чтобы тот приехал защитить Реймс. Король выехал, но опоздал: 23 января архиепископ Адальберон умер. Я уже говорил о том, чьим интересам служил этот человек и чего добивался. Это по его вине Лотарингия не вошла в состав франкского королевства. Ныне я предаю это имя забвению.
Герберт Орильякский всегда и везде вел двойную игру, стараясь угодить и тем, и другим. Так было и теперь. Неудивительно, что этот лис вскоре станет папой. Однако Реймсским архиепископом, вопреки чаяниям Герберта, Гуго назначил Арнульфа, внебрачного сына Лотаря. Выгода двойная: первая – этим он разъединил Каролингов, и Арнульф тут же предал Карла. Вторая заключалась в том, что это благодетельство сыну Лотаря заглушало в нем укоры совести по поводу узурпации трона.
Так решил король, и с этим не могли не согласиться жители Реймса. Рукоположение в сан архиепископа совершилось в последних числах февраля. Но Арнульф предал Гуго и сдал город Карлу. Дальше – сплошная череда обманов, интриг, предательств, лицемерий, даваемых и тут же нарушаемых клятв верности то королю, то Карлу, то империи. Ворох писем при этом! И целый сонм действующих лиц – архиепископы, епископы, аббаты, клирики, графы и т. д. В основном, как видим, – духовенство: лукавое, порочное и продажное. В глазах рябит. Опустив все эти перипетии объемом на добрый том страниц в пятьсот, иду к финалу.
В бессильной злобе на Карла, Гуго принялся громить и опустошать Ланскую область. Карл с малочисленным войском вышел ему навстречу. Казалось бы, вот она, победа! Но Гуго смалодушничал и ушел. Снова укоры совести? Кто знает.
Развязку трехлетнего противоборства можно смело назвать «ночью скорби и вероломства». Действующих лиц трое: Карл Лотарингский, епископ Асцелин, архиепископ Арнульф. Именно в ночь на 30 марта 991 года в результате коварства Асцелина Карл вместе с женой, племянником и тремя детьми был захвачен в плен и препровожден в темницу. Замечательная сцена, прекрасный сюжет для пьесы! Или романа, у кого достанет сил.
Что стало с пленниками дальше – известно лишь Богу. Поговаривали, что их отправили в Орлеанскую тюрьму, и там Карла не то удавили, не то он сам умер в следующем году. Его старший сын Оттон, все это время остававшийся в Брюсселе, после смерти отца стал герцогом Нижней Лотарингии, а жену Карла и его двух дочерей Гуго отпустил, но оставил в тюрьме Арнульфа. Тот, верный своей вероломной натуре, пару лет спустя решил совершить переворот, убрав Гуго и посадив на его место Людовика. Однако заговор не удался. Что касается дочерей Карла и судьбы Людовика, то нет смысла, на мой взгляд, прослеживать их дальнейший жизненный путь; предоставляю это на воображение читателя.
