– Герцог Гуго! – воскликнул Герберт и впился глазами в непроницаемое лицо архиепископа.
Адальберон тяжело поднялся, медленно прошел по комнате, стал у окна и, скрестив руки на груди, задумчиво уставился вдаль на пламенеющие в закате верхушки сосен далекого Санлисского леса.
– Думается, однако, он слишком робок для этого, – послышался голос собеседника за его спиной.
– Нет! – твердо ответил архиепископ. – Просто чересчур осторожен. Он оспорит корону у Карла Лотарингского, коли к тому зайдет дело, и отымет ее… но у законного, коронованного монарха – никогда.
И спустя некоторое время, в течение которого Герберт напряженно ждал последнего слова мудрого наставника, тяжело и зловеще прозвучал в тишине глухой голос Адальберона:
– Он не желает быть королем. Зато другие этого хотят.
Глава 11. В бесплодной надежде
Первым, кто увидел обоих всадников, подъезжающих к Лану по Реймской дороге, была Вия. С самого первого дня их встречи у ворот нормандец запал ей в душу, да так, что не выходил у нее из головы. С этого дня она, не переставая себе удивляться, думала о нем даже тогда, когда читала королю Гомера и Вергилия, пела ему старинные песни франков и когда, лежа в постели, завороженно глядела на холодный диск луны, висящий высоко в небе. Конечно же, она понимала, что не пара Можеру. Кто она? – всего лишь бедная танцовщица и певунья, ни отца, ни матери. А он – сиятельный граф, сын герцога Ричарда! Ему ли думать о ней? Верно, лишь графини да принцессы окружают его, такого сильного, смелого и знатного. Но что они все могут сделать для него, чем заслужить его любовь: знатным происхождением, кокетством, богатством, да тем, что сами вешаются ему на шею? Нормандцу всего этого не нужно, она поняла это сразу, не закончился еще и тот первый день. Он из той породы, которая оценит лишь жертву. Именно! – так решила Вия, мысленно беседуя сама с собой. Но какую? Что может она подарить ему? Причем такое, что затмило бы всех этих разряженных аристократок и заставило бы его понять, что десяток, сотня их сердец не стоит и одного, того, что бьется в груди обыкновенной девчонки, играющей на ротте.
Мысль эта не давала ей покоя. Едва уйдя, не воплощенная ни во что, она вновь возвращалась, начиная подсказывать то один, то другой вариант. Но ничто не годилось, и мысль снова исчезала, чтобы через мгновение вернуться опять и в который уже раз предложить одно-единственное и, как ни отбивалась от этого Вия, самое верное – объясниться в любви. Вот ее жертва ему! И тут же она вздрагивала, представляя себя на самой низшей ступени, стоя по щиколотку в грязи, и его, стоящего неизмеримо высоко над нею, над людьми ее круга.
Она боялась его непонимания, страшилась насмешки, едва произнесет заветное слово. Это пугало ее, заставляло стыдливо краснеть, сковывало уста, всю ее саму. И все же она сделает это, пусть даже он рассмеется ей в лицо. Больше пытать саму себя у нее не было сил. Наверное, так будет лучше. Пусть скажет, что плевать ему на нее, – это будет честно с его стороны и охладит ее сердце. Не будь этого, оно так и будет пылать, пока не сгорит дотла. А позор – что ж, она стерпит его, мало ли в жизни она видела этого? Зато не стыдно самой: в графа влюбилась! Не сразу: день прошел, за ним другой, потом он уехал, и она начала считать дни… Много насчитала, пальцев на руках не стало хватать. И вот теперь, стоя у окна и глядя вдаль на дорогу, по которой он должен вернуться, она решила, что, как только они встретятся, скажет ему обо всем. Случай сам просится в руки, когда еще представится другой?
С улыбкой думая об этом, Вия, тем не менее, спрашивала себя, имеет ли она право? Чем заслужила такую вольность? Оправданно ли будет такое ее поведение? Ведь он ничем не выказал ей своих чувств. Да и не зарождались они. Она видела это и все же не сводила с него глаз с того самого дня, когда они встретились у дороги… Но взгляды ее были безответны. И улыбка медленно, словно укусившая уже змея, сползала с губ, а вместо нее меж бровей – вертикальные складки.
Наконец наступил долгожданный миг. Вия затрепетала. Ноги сделались вдруг будто ватными, ее качнуло. Но надо взять себя в руки и скорее бежать вниз. Он должен увидеть ее первой среди всех и понять, как она его ждала.
И она помчалась по коридору, потом по лестнице, мимо колонн – и вот она уже у дверей. И вдруг шаги за ее спиной – по той же дороге, где шла она. Неторопливые, тяжелые. А рядом еще чьи-то. Вот ведь нелегкая кого-то несет. А ей надо, чтобы поблизости никого, только он и она.
Тряхнув головой, Вия раскрыла двери и выбежала во двор. Нормандец уже спешился и отдавал поводья слуге, как вдруг, повернувшись, увидел ее.
– Вот ты и вернулся, – произнесла Вия, несмело глядя на него. – Мне показалось, тебя не было целую вечность…
– Какого черта ты здесь делаешь? – грубо оборвал ее Можер. – Разве я приказывал тебе ждать меня?
– Нет, но я… Ведь ты уехал, не попрощавшись, и я подумала, что ты, наверное, забыл обо мне.
– Забыл? С чего ты это взяла? Не попрощался – и все тут. Не на войну же я отправился!
– Это так, но ты мог хотя бы… – запиналась Вия. – Мне было плохо без тебя.
– Еще чего! Ей было плохо! – усмехнулся нормандец. – Мне-то что до этого? И вообще, чего ты вздумала распускать сопли? Ты потомок Пипинидов, разве они такие?
Вия вздрогнула. В ее душе тотчас произошел перелом; чувство обиды от растоптанной любви вмиг поглотило ее. Кровь бросилась ей в лицо, закипело в душе возмущение и глаза гневно сверкнули. Почему он с ней так?
– А ты – норманн! – зло ответила она. – Есть ли у тебя сердце, коли не имеешь глаз? Вы все там такие?
– Какие? – нахмурился Можер.
– Без души, без чувств! – почти выкрикнула она.
– Эй, Можер, чего ты там застрял? – послышался голос Карла Лотарингского. – Идем скорее, нас ждет король!
Нормандец поспешил на зов. Но неожиданно обернулся. Вия стояла там же, где он оставил ее, и, опустив голову, глядела себе под ноги. Хмыкнув, Можер догнал Карла, и они стали подниматься по лестнице.
Вдруг оба остановились. Перед ними стоял знатный франк в красной тунике и лиловом плаще с золотой застежкой на груди. Голову его покрывала овальная шляпа с невысокой тульей, лицо от висков до подбородка обрамляла окладистая борода цвета сосновой коры.
– Можер! – радостно воскликнул этот человек, раскрывая объятия. – Мальчик мой! Вот мы и встретились.
– Герцог Гуго! – обрадовался нормандец, обнимая его. – Вы, значит, вернулись? Король говорил, будто неладно что-то в ваших владениях, вилланы подняли бунт, так?
– Пустяки. Слухи, как всегда, раздуты. Но вот и герцог Лотарингский с тобой. – Гуго повернулся к Карлу. – Король мне все уши прожужжал о своем дяде: сетовал, что не приехал раньше, скажем, полгода назад.
– Нелегко было решиться на это, – уклончиво ответил Карл. – Не мне вам объяснять причины. Но теперь все позади.
