У нее отлегло от сердца. Сколь она ни противилась, сколь ни крепилась, почувствовала все же, как, помимо воли, губы растягиваются в улыбке.
– Это правда? Ты не обманываешь?
– Мыслью и словом норманн всегда прям, как полет стрелы.
– Но ведь, – Эмма приглушила голос, – ты спишь с нею?
– С ней ли, еще с кем, с двумя ли сразу – велика беда? – усмехнулся Можер.
– Но она любит тебя!
– Пусть себе влюбляется, и остальные за нею – мне не жалко, – пожал плечами нормандец. – В моего отца Ричарда, когда он был примерно в таком же возрасте, влюблялось по нескольку женщин сразу. Помню, у него их было аж четыре!
– И что же? – с интересом спросила Эмма. – Любил он кого-нибудь из них? Или…
– Правильно, всех четверых, – подхватил Мо-жер. – Но не любил, хотя в постель к нему они прыгали по очереди.
– Боже правый, – обняв щеки ладонями, рассмеялась Эмма. – Ну а у тебя? Было такое?
– Мне не хотелось бы на это отвечать…
– Ну я прошу тебя!
– Норманны всегда и во всем подражают отцам, которых любят и почитают. Мне ли отступать от наших обычаев? Сам великий Хрольф Пешеход завещал норманнам свято чтить традиции, во всем слушаться отцов и брать с них пример… если, конечно, он не дурной.
– И ты считаешь, сей пример достоин подражания?
– А почему бы и нет, чёрт побери, если он показывает мужскую силу, а заодно дает понять, насколько тебя этаким манером хватит.
– Насколько же хватало тебя? – не сводила с него глаз Эмма.
– Ни одна из трех, что я оставил, когда уезжал сюда, не жаловалась.
– Боже мой!.. И что же, все трое ждут твоего возвращения? Что, если им надоест ждать?
– Уйдут эти, появятся другие. В замке у отца женщин столько же, сколько камней на дне Ла-Манша.
– А здесь? – Эмма пытливо заглянула ему в глаза. – Кроме этой Вии… ты понимаешь меня?
– Хочешь спросить, правильно ли я тебя понимаю, Эмма? Желаешь знать, не помешает ли она? А если я скажу «да», прикажешь ее удавить?
– Глупый… Зачем мне это? Скажи лишь, будешь со мной? Не отвергнешь? – она взяла его руку, крепко сжала. – Я знаю, что немолода, но ведь не старуха, и мне еще хочется любить! Но я королева, и никто не смеет… да и никому я не нужна. А ты… ведь я вижу, что нравлюсь, что желаешь меня. Наверное, потому и влюблена, ночей не сплю, мечтаю о тебе…
– И я о тебе, – улыбнулся нормандец, припадая губами к ее руке.
– Это правда? – она вся засветилась счастьем. – Боже, как хорошо, что ты это сказал. А я всё думала… Но ведь тогда, наверное, и не случилось бы того, что было меж нами в галерее?
– Не случилось бы, моя королева, – вновь поцеловал ее пальчики Можер.
И вдруг с реки послышался крик. Потом громкий, испуганный голос:
– Помогите! Юный герцог утонул! Скорее же, кто-нибудь!!!
Все бросились к воде. На берегу Магелона с перекошенным от страха лицом вопила, вытягивая руку в сторону реки:
– Он заплыл далеко и вдруг исчез! Потом пошли пузыри, пузыри!..
Ближе всех к воде стоял отец. Он и побежал на крик первым и уже готов был спасать Роберта, как вдруг перед ним вырос монах с распятием в руке.
– Ни шагу дальше! Дьявол сидит в глубине! Это он забрал к себе несчастного. Но Господь сильнее, Он победит!
Гуго застыл, безмолвно уставившись на воду. А монах продолжал, потрясая распятием:
– Молитесь! Господь услышит и вызволит утопленника из лап бесовских!
– А если не вызволит? – выкрикнул кто-то.
– Значит, молитвы наши до Бога не дошли. Молитесь же Ему! Креститесь, отгоняйте злых духов сатаны, они держат тело несчастного, не давая ему выплыть.
Гуго, обезумев от горя, вновь сделал попытку броситься в воду, но монах опять загородил ему дорогу и закричал:
– Кто коснется утопленника, сам станет пособником дьявола, ибо тот когтями своими заразит дух и тело его! Добыча сатаны не подвластна ни уму человека, ни силе его!
– Но что же делать?! – накинулся на него Гуго. – Отвечай, монах, ведь это мой сын!
– Ждать чуда, – ответил монах и возвел очи горе. – Всё в руках Божьих. Молитесь, и Господь явит свое чудо!
Застыли франки на берегу, не смея перечить, закрестились торопливо, шевеля губами в молитвенном экстазе.
И тут, расталкивая всех, торопливо вошел в воду нормандец. Уже по щиколотку стоял, когда потянул его за руку монах:
– Опомнись, сын мой! Сам к дьяволу в пасть идешь! Церковь не простит тебе!
– Может, хочешь со мной? – побагровел от злости Можер, сбрасывая с себя его руку.
Монах попятился, крест ходуном заходил у него в ладони.
– Господи, прости ему! Господи, прости всех нас! Велика Твоя сила и помыслы Твои! – И снова Можеру: – Опомнись! Дьявол глядит из глубины и сейчас выйдет оттуда! Выйдет!! Выйдет!!!
Все в страхе сделали шаг-другой назад от залива.
– Остановись! – снова крикнул монах.
– Прочь, каналья! – взревел нормандец и так поглядел на него, что тот, сделав пару шагов назад, оступился и упал на песок.
А Можер, зайдя в воду по пояс, набрал в легкие воздуха и скрылся в глубине…
Берег замер. Никто, кроме монаха, уже не крестился. Только губы шевелились у людей, застывших в молчании и тупо глядящих на воду. Да поп бегал взад-вперед, без умолку вещая:
– Дьяволово знамение! Козни сатаны! Добыча дьявола! Проклятье ждет того, кто вступит в сделку с Вельзевулом!
И тут Можер вынырнул. Поглядел на берег. Там – разинутые рты, вытянутые лица, широко раскрытые глаза, уставившиеся на него.
Глубоко вдохнув, он снова нырнул.
– Ага, я же говорил! Дьявол цепко держит добычу и не желает ее отдавать! – затрещал монах, бегая по берегу. – Лишь Богу по силам борьба с чертом, лишь Он может поднять утопленника, но не человек! Никто не в силах тягаться с дьяволом, лишь молитвы да святой крест могут бороться с силами зла!
Он поднял над головой распятие и собрался было обрушить на головы слушателей еще какое-то страшное проклятие, но лишь раскрыл рот, как берег восторженно заревел голосами, приветствуя нормандца. Тот показался из воды и быстро погреб одной рукой к берегу. Рядом с его головой видна была другая – маленькая, беззащитная. Нащупав дно и взяв мальчика обеими руками, Можер стал выходить из воды. И не дошел еще до берега, как к нему бросились все, и первый – Гуго. Но монах снова загудел:
– Не подходите! Не трогайте его! Бесы!! Надо сотворить обряд изгнания бесов!
– Что это еще такое? Отвечай, монах! – вскричал Гуго.
