Свекровь, задумчиво глядя в пустоту, ответила:
– Людской историей движет промысел Божий. Избрание Капета – не что иное, как торжество Церкви и вельмож, которые выбрали того, кто им нужен, каждому по-своему. Человек этот – их круга, и плевать им на Каролингов. А империя, дорогая невестка, тогда будет в безопасности, если западный сосед ей не враг.
– Гуго всегда держал нашу сторону, но вожаком стаи был другой.
Адельгейда вновь заговорила, будто размышляя сама с собой:
– Господь доверил свое племя франкским королям. Франция – лишь часть христианской империи, а та – суть туша быка, питающая льва. Лев – христианство. Франция – другая туша, и лев всегда сыт. Такой пищи должно быть много. Чем ее больше, тем больше львов, значит, шире идет христианство по миру, и растет число народов, исповедующих веру во Христа. Не в аллаха, идола неверных, который не бог, не дьявол, вообще непонятно что, и не в деревянных истуканов, бездушных и с мертвыми глазницами, и даже не в олимпийских богов, которых свергла с пьедестала звезда Вифлеема, а в Спасителя. Замученный, распятый, отдавший жизнь свою в искупление грехов человеческих, он воскрес, дабы в день Страшного суда судить людей по земным делам их. Поэтому Франция – наш мощный союзник в борьбе за христианизацию отсталых еще народов. Каролинги не тратили время на дальнейшее расширение христианского мира, озабоченные лишь притязаниями на давно утраченные их предками земли. Бог наказал их, вытянув свою указующую длань в направлении пня; той же дланью он повел народ франков в другом направлении. Он вытянул ее в сторону Капета!
Она замолчала, глядя в порыве воодушевления на собственную руку, которая указывала на запад. Потом прибавила – с вытянутой рукой и горящим взором, устремленным на Францию:
– Сие непреложно и неизбежно, ибо суть желание Христа!..
Вия первая рассказала Эмме, как прошел день коронации. Королева-мать слушала безучастно, бездумно глядя в пространство, не задавая вопросов. Казалось, это ее совершенно не интересует, и она слушает только ради уважения к воспитаннице. Наконец, когда Вия умолкла, она высказала то, что, похоже, давно ее мучило, разрывая на части душу:
– Я не осуждаю Гуго, он – лишь жертва приговора. Но вот что скажу: сможет ли править? Не замучают ли его угрызения совести? Не сожжет ли позор за власть, приобретенную незаконно?
– Незаконно?
Эмма с грустной улыбкой повернулась:
– Разве ты сама этого не понимаешь, девочка? Ведь жив Карл, брат Лотаря.
Внезапно улыбка погасла. Эмма снова отвернулась и, уставившись в холодную пустоту быстро сгущавшихся за окном сумерек, тихо произнесла:
– Я сожалею только об одном: что мой сын не успел казнить Адальберона. Бедный мой мальчик…
И слеза покатилась по ее щеке.
После коронации Ричард собрался в обратный путь.
– А молодцы франки, – говорил он Можеру, затягивая подпругу на брюхе лошади, – всегда найдут себе короля, и Гуго не худший из них. Что скажешь?
– Я не против него, но, по-моему, это свинство: менять династию на другую, если жив еще один представитель старой.
– Ты о Карле? Слышал бы, как они набросились на него! Вот дурень, в самом деле, нашел себе жену из милитов, будто других не было.
– Любовь слепа; она не рассуждает.
– Любовь? – Ричард внимательно поглядел на сына. – Разве это мужчина, что не может справиться с этим? Любовь – бабья прихоть, воин должен стоять выше этого и думать в первую очередь о том, кто он и чему предназначен, а не распускать слюни.
– Дело не в этом, – ответил Можер. – Всему виной Адальберон. Нашел весомую причину. Никто бы и не вспомнил. Или короли у франков не женились на наложницах?
– Те не рожали наследников престола!
– Это другой вопрос и решаться ему не сегодня.
– Не пойму я, за кого ты? Ведь Гуго наш родственник.
– Мне он нравится, но его унесло ветром с востока. Не франки, империя выбрала им короля, и это противозаконно.
– Какого черта Каролинги бросились к ее границам?
– Это их территория.
– Так не надо было ее упускать. К чему проливать кровь людей, коли земля эта давно не твоя? Или им мало было других забот? С таким же успехом они могли бы вторгнуться в Нормандию, утверждая, что это домен короля. Так и было, но мы дали им отпор. Империя поступала так же, но они продолжали упорствовать, и бог наказал их, воздвигнув пень на пути последнего. Франки говорят, это был перст божий. Не вижу причин не верить им. Ты согласен?
Можер похлопал лошадь – крупного пегого мерина – по крупу:
– Мне жаль Карла.
– Мне тоже, но что поделаешь, господь отвернулся от него.
– Что, если он вздумает бороться?
– Лисице не одолеть слона. Но ты не потому ли остаешься, что хочешь помочь ему?
– Его дело проиграно, поэтому он и замолчал. Что же до Лана…
Герцог подошел ближе, взял сына за руку:
– Не можешь забыть своих баб? Уж не влюбился ли? В кого же, дочку или маму?
– Отец…
– Перестань! Ты мой сын и должен быть выше этого. Или мало у тебя любовниц, что ждут в Руане?
– Скажи им, пусть готовятся, я скоро вернусь.
– Не нагулялся, значит, – рассмеялся Ричард. – Вот ведь негодяй! Впрочем, если вспомнить себя, то перестаешь удивляться. Что ж, прогуляйся по брюхам местных красоток, многие из них, думаю, мечтают иметь сына от такого Голиафа. Но не забывай и королеву-мать, она глаз с тебя не сводит. Откровенно – пара под стать, не гляди, что старше. Кусочек лакомый, Лотарь знал, какую выбрать.
– Она несчастна, – промолвил Можер. – И отчего-то влюбилась в меня.
– Вот и утешай ее, пусть гонит прочь печаль.
– Ты должен ее понять, отец. Или забыл, сколько горя ей выпало?
Ричард крепко обнял сына за плечи:
– Знаю, мой мальчик. И врагу бы не пожелал такого. Я пробовал ее утешить, она упала мне на грудь, затряслась в рыданиях. И все повторяла: «За что?.. За что мне эта кара?!»
– Она слишком много плачет, это убивает ее. Вия говорит, вместо слез она скоро заплачет кровью.
– Хорошая девчонка эта пастушка. Но ты ведь не влюбляешься в таких?
– Ни в каких. А пора бы уж, мне скоро двадцать четыре.
– Не торопись, успеешь влюбиться. Не забыл про невесту? В приданое за ней целое графство. И не таращи на отца глаза, он не шутит. Девчонка красавица и телом не дурна, я знаю в этом толк, надеюсь, ты веришь мне?
– Хм, хотелось бы поглядеть самому, – хмыкнул Можер.
– Поглядишь еще, она от нас не уйдет, пусть подрастет немного. Но не затягивай здесь со своими женщинами, помни, по тебе сохнут десятки других и скучает Нормандия.
