Он все ещё плакал.
«Тебя и так убьют, – сказал он плача. – Скоро сюда придут воины Виллардуэна, и ты будешь прислуживать им». Он не знал, почему произнес имя маршала Шампанского, почему назвал именно Виллардуэна, а не маршала Монферратского, или графа Фландроского или имя престарелого дожа Венеции. Он будто совсем ослеп. Он даже забыл, зачем он здесь. Плача, он брел по анфиладе пустых темных комнат, освещенных лишь заревом.
«Скоро здесь будут воины Виллардуэна…»
– Сиф! – во весь голос крикнул он, выйдя в сад. – Где ты, старый мерзкий колдун?
Никто не откликнулся, и Ганелон медленно обошел каменную колонну. Он даже заглянул под пустой портик. Но зло не хотело умирать. Зло ушло, уведя с собой старика Сифа. Только латинские буквы на портике слабо отсвечивали, как только что бившееся под ним тело Амансульты.
Часть пятая. Введи же нас в рай, господи!
1208
II
«…правителю мрака Сатане, обитающему в глубине преисподней и всегда окруженному легионом дьяволов, удалось сделать отступника черного барона Теодульфа голосом своим на земле, рукой своей на земле, жадным сыном бахвальства, стяжательства и их сестер – алчности и безмерной наглости.
Да ниспошлет Господь на него слепоту и безумие, да разверзнутся небеса и поразят его громом и молнией.
Да падет на него гнев Всемогущего и святых Петра и Павла. Пусть проклянет его всяк входящий и выходящий.
Да будут прокляты пища его, и все его добро, и псы, охраняющие его, и петухи, для него поющие.
Да никто не посмеет подать ему воды и дать место у очага.
Пусть постигнет его судьба Датана и Аверроса. Пусть ад поглотит его живым, как Анания и Сапфира, оболгавших Господа. И пусть будет наказан он, как Пилат и Иуда, предатели Господа.
Да падет на него проклятие девы Марии и всех святых, да постигнут его страшнейшие пытки в аду как отступника, богохульника и хулителя церкви.
Пусть вся Вселенная встанет на него войной. Пусть разверзнется и поглотит его земля, и даже имя его навсегда исчезнет с лица Вселенной. Пусть все и вся объявят ему войну. Пусть стихия и люди заодно восстанут против него и уничтожат. Пусть жилище его превратится в гибельную пустыню. Пусть святые еще при жизни помутят ему его слабый разум, и пусть ангелы сразу после смерти препроводят его черную душу во владения Сатаны, где дьяволы, несмотря на заключенное с ним соглашение, будут жестоко истязать его за содеянные им преступления.
Пусть Всемогущий и все святые шлют вечное проклятие наместнику Сатаны черному барону Теодульфу, подобное тому, каким были прокляты Иуда Искариот и Юлиан Отступник.
Пусть погибнут все сторонники антихриста черного барона Теодульфа, как погибли язычники Диаклетиан и Нерон.
Да будут сочтены его дни и достойны всяческого сожаления. Пусть обрушатся на него невзгоды и голод, поразит чума, проказа и другие болезни. Да будет проклят весь его отступнический род по седьмое колен. Да не поможет ему молитва, не снизойдет на него благословение. Пусть будет проклято любое место, где он живет и то, куда он поедет.
Проклятие всем, кто не признает сию анафему!
Пусть преследует их это проклятие днем и ночью, всечасно, всеминутно, едят ли они или переваривают пищу, бодрствуют ли они или спят, разговаривают или молчат.
И проклятие плоти их от темени до ногтей на ногах.
Пусть оглохнут они и ослепнут, пусть поразит их вечная немота, пусть отнимутся у них руки и ноги, пусть преследует их проклятие, сидят они, стоят или лежат.
Проклятие отныне и во веки веков, до второго пришествия!
Пусть сдохнет, как скот, отступник от святой веры черный барон Теодульф, владетель Процинты, клятвопреступник и богохульник, продавший душу дьяволу. Пусть волки растерзают его смрадный труп. Пусть вечно сопутствует ему только сам Сатана и его мерзкие черные ангелы.
Аминь!»
III–V
«…может, и не стоило полагаться на свидетельство доброй женщины, но в Дом бессребреников она пришла сама. Ганелон протянул ей монету, и добрая женщина смиренно спрятала монету в широкий рукав, где заодно хранила немного пищи.
После этого Ганелон разрешил доброй женщине сказать правду.
Пол коридора перед кельей Ганелона был мелко посыпан золой. Зола рано утром не была отмечена ничьим следом, значит, дьявол в эту ночь не являлся. А вообще, в последнее время дьявол сильно досаждал Ганелону. Он то лаял за окном, как лисица, то толкал под руку так, что вырывалась из рук и падала на пол, разбиваясь на множество осколков, глиняная чашка. То, смеясь над Ганелоном, гасил ночник, мешал вчитываться в выцветшие списки, куда-то прятал молитвенник и даже распевал под крошечным окошечком кельи нелепые похабные песни, всегда оставляя в воздухе после себя дурной нехороший запах. Однажды Ганелон уловил появление дьявола даже в будке исповедальни, где дьявол, лукавя и хитря, попытался принять облик духовника. Он даже успел нашептать на ухо Ганелону некоторое количество богохульных слов, но Ганелон вовремя спохватился…
«Да будет с нами Господь и Матерь Божия…»
Добрая женщина подтвердила: «Аминь».
В общем, Ганелон заранее знал, что ему расскажет добрая женщина. Редко случалось так, что он получал нужные новости, но ради таких редких удач он готов был терпеливо выслушивать то, о чем уже знал от других добрых католиков, часто, как и добрая женщина, навещавших его в Доме бессребреников.
Страшную анафему отступнику черному барону Теодульфу провозглашают в каждой церкви, так сказала добрая женщина. И это так. Имя отступника графа Раймонда IV Тулузского проклинает каждый житель Лангедока. Это не совсем так, но Ганелон и в этот раз согласно кивнул. Блаженный отец Доминик, благословленный римским апостоликом и только ему лично отчитывающийся в своих деяниях, неустанно и яростно взывает к каждой доброй душе: «Опомнитесь! Дело Господа в опасности! Смрадные еретики затопили Лангедок ложью!» Это тоже соответствует истине. Разве не сказал Иисус: «Тот же, кто не пребудет во мне, уподобится ветви, которая отброшена и умирает. Мертвые же ветви подбирают, бросают в костер и сжигают»?
Неистовый гнев блаженного отца Доминика угоден Господу.
В городке Барре на глазах Ганелона, не смущаясь присутствием многих простолюдинов, прямо на паперти блаженный отец Доминик жестоко избил палкой клирика, тайком счищавшего святые тексты с церковных пергаментов. Нечестивый делал из них малые псалтыри на продажу.
Там же, в Барре, на глазах Ганелона блаженный отец Доминик добился костра для некоего молодого богомаза, богохульно изобразившего Христа. Христос был изображен в мандорле – в вечном сиянии, но сияние это, написанное богохульным богомазом, было мелким и тусклым, а формы его неверны. Упомянутое изображение смущало простых людей и даже священнослужителей приводило к неверным мыслям.
