– Да! – сказал Бадринатх. – Забавно, но верится с трудом. Моя история куда более правдоподобна. Ты взгляни только – эти скалы аккуратно сложены друг на друга, как будто бы так, чтобы их было удобнее нести. Богу это было бы ни к чему. Вот лежат валуны побольше – их принесли обезьяны, которые были посильнее, а вот камни поменьше – их, конечно, принесли те, кто были послабее. Что скажешь?
– На все милость Аллаха! – решил я прекратить этот спор. – Одно скажу – это были очень изрядные обезьяны! Хорошо, что таких больше не водится, иначе бы они прогнали всех людей, индусов и мусульман, забросав нас камнями.
Бадринатх, с которым мы так оживленно беседовали, был невысокий, плотный, подвижный человек. Он хотел стать джемадаром, и не без оснований, поскольку был одним из самых опытных и предприимчивых среди нас и, кроме того, уже несколько раз сам удачно выводил «на охоту» небольшие группы тхагов. Кроме того, он был одним из самых лучших сотха, т. е. разведчиком, который находил добычу и заманивал ее в наши сети.
Во время стоянок было очень забавно смотреть, как он ест. Обед его состоял из тридцати-сорока лепешек, топленого масла и большого кувшина молока, в который входило никак не менее сира. Глядя на него, усевшегося на ковре напротив горы лепешек, казалось, что ему нипочем с ней не справиться; однако одна за другой они исчезали у него во рту, каждая запиваемая огромным глотком воды или молока, который мог бы удовлетворить умирающего от жажды аравийского верблюда. Когда же груда лепешек подходила к концу и челюсти отказывались жевать более, а брюхо раздувалось до удивительных размеров, Бадринатх прекращал свое занятие и ложился на бок. Полежав так некоторое время, он переворачивался на другой бок, затем он вставал и, шумно рыгая, начинал энергично гладить брюхо обеими руками сверху вниз, как бы утрамбовывая содержимое своей утробы. После этого он вновь принимался за еду и, как правило, успешно завершал ее.
Каждый раз вокруг него вертелись две-три голодные бродячие собаки. Роняя слюну, смотрели они на гору лепешек и масла, провожая завистливыми взглядами каждый кусок, исчезавший во рту Бадринатха. Когда Бадринатх уже никакими силами, казалось, не мог заставить себя есть и, тихо постанывая в изнеможении от сытости, в тягостном раздумье мял в руках последнюю лепешку, псы с горящими от надежды глазами подбирались как можно ближе, готовясь ухватить на лету брошенный им кусок. Действительно, изредка, когда, несмотря на все свои старания и ухищрения, Бадринатх больше уже никак не мог вместить ни кусочка, перепадало и им, однако в большинстве случаев – увы! – собакам оставалось только отложить свои упования на щедрость Бадринатха до его следующей трапезы.
Мы часто шутили над его неуемным аппетитом, но он обычно отвечал, что на те деньги, которые ему выделяют на еду, он не сможет наесться ничем, как только лепешками, а голодным он работать никак не может.
Вскоре мы миновали огромный водоем, о котором я упоминал и который местные жители называют «море Хуссейна». Резкий порыв ветра вздыбил поверхность озера и погнал волны, которые, ударившись о берег, осыпали нас мириадами брызг. Зрелище такого огромного водного пространства было для меня в диковинку, и я долго созерцал его, дивясь грозному облику озера, которое, как я полагал тогда по своей наивности, не уступит никакому морю.
Города все еще не было видно. Я потерял терпение, и когда наш отряд начал подниматься вверх по холму, за которым лежал город, я пришпорил коня и одним махом взлетел наверх.
Конь остановился, и я наконец увидел Хайдарабад, лежавший внизу у моих ног, – самый большой и процветающий город во всем Декане, о котором мне приходилось столько слышать от разных людей с тех пор, как я покинул родную деревню. Лучи утреннего солнца озаряли своим светом многие тысячи домов, над которыми гордо возвышались минареты двух самых больших мечетей – Чар Минара и Мекка Масджид – и белоснежные купола сотен других мечетей поменьше.
Ко мне на вершину холма подъехали и другие тхаги, которые также стали выражать свой восторг от увиденного зрелища, говоря, что город и впрямь заслуживает самых лестных слов. Узнав дорогу к ближайшему караван-сараю, мы спустились с холма и, миновав бесчисленные предместья, добрались до места постоя, где я немедленно стал искать отдельное помещение и вскоре снял небольшой дом. Он состоял всего лишь из трех комнат и веранды, однако для меня и отца и этого было вполне довольно. Кроме того, там была еще маленькая комнатка с крепкой дверью, куда мы и сложили нашу добычу.
Хозяин этого дома – местный купец – был очень предупредителен и внимателен к нам, хотя, я думаю, его расположение подкреплялось желанием разузнать, кто мы такие и откуда и нельзя ли на нас заработать. Я рассказал ему в двух словах то, что мы и ранее говорили в таких случаях. Отец – купец, я – начальник его стражи, наши товарищи – эта самая стража, приехали мы из Хиндустана, чтобы продать и купить кой-какого товару. Узнав, что мы привезли товар, купец тут же захотел узнать, какой именно, и вызвался помочь нам продать его за умеренную мзду, конечно, но мы решительно отказывались говорить с ним на эту тему.
– Видишь ли, сынок, – пояснил мне отец. – Я знаю, что товары наши весьма дороги, однако насколько – это мне неведомо. Лучше поступим вот так: выпроводив нашего назойливого хозяина, утром развяжем, не торопясь, тюки, взглянем повнимательнее, что там в них такое, а затем отправимся в город и поищем торговых посредников. Они помогут нам разыскать сахукаров, которые торгуют таким же товаром, узнать цены на него, и тогда мы сможем оценить, хотя бы приблизительно, сколько стоит наш. Предложи мы им купить у нас товар, не зная его настоящей цены, они наверняка заподозрят, что что-то тут неладно. Понял? В конце концов, даже если мы и не продадим его за полную стоимость, то все равно выручим за него неплохие деньги.
Я полностью согласился с ним, и на следующее утро мы развязали тюки и стали осматривать наше добро. Как я уже говорил, оно состояло в основном из самых дорогих тканей, расшитых золотом и серебром, муслиновых накидок и шалей, богато украшенных сари из Нагпура и многих других замечательных вещей.
Разложив все эти ткани на полу, а рядом с ними немалую груду драгоценностей, мы стали упиваться зрелищем этого богатства, пытаясь прикинуть, сколько оно все же стоит. Сделав опись, я и отец надели самые лучшие наши одежды и, сев на коней, отправились в сопровождении нескольких наших людей в город.
Переехав через старый, массивный мост, под которым текла небольшая река, мы въехали в город и, все время справляясь у прохожих, стали искать путь к главной торговой площади, где мы надеялись увидеть товары, подобные нашим. Улицы были узки и весьма грязны и никак не соответствовали роскошному виду города, который мы наблюдали ранее с вершины холма. Все же богатых людей здесь было в избытке; нам то и дело попадались слоны, на спинах которых с важным видом восседали богато разодетые вельможи. Их слуги истошными воплями расчищали дорогу для своих властелинов, с трудом прокладывая путь сквозь огромные толпы народа. К нескончаемому гулу толпы, поразившему меня, то и дело добавлялись громкие крики многочисленных правоверных, отмечавших по случаю наступления месяца мохаррам годовщину гибели внука великого пророка Мохаммеда, славного Хуссейна, так почитаемого шиитами. «Шах Хуссейн, вах Хуссейн! Шах Хуссейн, вах Хуссейн!» – гремело со всех сторон.
