– О! Теперь я знаю этого англичанина, и очень хорошо, ибо это именно он через своих людей вышел на Сураджа и Бодхи, которые предали меня, – сказал я.
– Тем более нам надо скорее уходить отсюда, и подальше! – поддержал меня Гурмут. – Другого выбора у нас нет: вкусив один раз священного гура, мы не можем отказаться от покровительства Кали, которая уничтожит нас за отступничество. Даже если она, предположим, простит нас, то англичане не простят, будь уверен. Значит, надо искать новые места, и не мешкая.
В условленный день я познакомился с людьми, которых собрал Гурмут. Они приняли меня очень тепло, ибо хорошо знали обо мне и давно хотели иметь такого предводителя, как я. Я видел всех их впервые, но они принесли клятву верности, и поскольку Гурмут поручился за каждого, то я не сомневался в их надежности и преданности.
Через два дня мы все вместе вышли на дорогу, сопровождая тех самых людей, с которыми я прибыл в Банда из Калпи, и вскоре покончили с ними. Их путь лежал в сторону Джалоне, и я решил рискнуть и навестить столицу раджи, чтобы достать из тайника припрятанные мною сокровища, которые я хотел передать мулле, взявшему на попечение мою дочь.
Учитывая опасность быть узнанным – а в этом случае меня ждала немедленная смерть, – я и Гурмут, взявшийся сопроводить меня в Джалоне, решили принять обличье странствующих святых людей – садху, которым так поклоняются индусы. Мы вымазали наши тела пеплом и сажей, а головы – грязью, подвесили на пояса небольшие фляги с водой якобы из священного Ганга и в таком отталкивающем и безобразном виде вступили в Джалоне, в город, где я провел столько счастливых лет с любимой Азимой и дочерью. Наше решение прикинуться садху оказалось очень удачным. К нам пришло немало индусов: некоторые из любопытства, а другие – чтобы подать нам милостыню. Они нисколько не сомневались в нашей святости и охотно вступали в разговор с Гурмутом, прося благословения, а я на всякий случай помалкивал, ибо, как объяснил индусам Гурмут, принял обет молчания.
К счастью, мой клад оказался на месте. Я подзабыл, что именно находилось в этом кувшине, который я закопал довольно давно. К моей немалой радости, его содержимое превзошло все ожидания. Я обнаружил в кувшине тридцать золотых монет, четыре увесистых слитка золота, две нитки жемчуга и немало драгоценных камней, среди которых своей красотой и размерами выделялся крупный алмаз. Я решил оставить драгоценные камни себе, чтобы впоследствии при их помощи выдавать себя за торговца-ювелира, что будет вызывать уважение и доверие у простодушных людей, которые еще попадутся мне на дороге.
Я решил вновь вернуться в город после захода солнца (ворота долго оставались открытыми) и после наступления темноты незаметно проскочил мимо сонной стражи. Подойдя к ограде дома муллы, я увидел его сидящим в одиночестве на освещенной светильником веранде и громким голосом воззвал к нему, прося милостыню во имя благословенного святого Мауланы Али Хайдарабадского. Услышав мой голос, мулла оторвал свой взгляд от Корана, который он прилежно читал, и, увидев меня, вздрогнул от неожиданности и удивления.
– Нет бога кроме Аллаха! – воскликнул он. – Что это ты, садху? Видать, ты с ума сошел, мой друг, раз заявился в гости к духовному пастырю неверных? С какой стати ты, индус, решил обратиться ко мне от имени Мауланы Али?
– Прости меня, мулла! Сейчас я все объясню, – сказал я. – Перед тобой стоит человек, который рискует своей жизнью ради встречи с тобой. Я очень хорошо знаю тебя…
– Я же вижу тебя в первый раз, – перебил меня мулла. – Кто ты и чего тебе надо?
– Мулла! – сказал я. – У меня к тебе тайное дело, но уверяю тебя, что я не намерен причинить тебе ни малейшего зла и сам уповаю на твою помощь. О Вали Мохаммад! Неужели ты не можешь узнать меня?
– Голос твой вроде бы знакомый, а все же я тебя не помню. Как тебя зовут?
– Мое имя запрещено произносить вслух в Джалоне, но мы одни, и я скажу тебе: помнишь ли ты Амира Али?
– Аллах! – воскликнул мулла, быстро отодвигаясь от меня на самый край ковра, на котором сидел. – Так это ты, несчастный разбойник!
– Да, я несчастный человек и разбойник, мулла, но я пришел к тебе с миром. Ты проявил доброту к человеку, дороже которого у меня нет на свете, и приютил его у себя в доме. Я говорю про свою дочь. Не вспоминай о моем прошлом, а скорей скажи мне, помнит ли она обо мне?
– Знай, что твоя дочь жива и здорова. Она горюет по тебе и своей матери, но она уверена, что тебя нет в живых, а значит, у нее нет надежды вновь увидеть тебя. Теперь уходи!
– Видимо, так оно к лучшему. Время излечит ее горе. Зачем ей знать обо мне, – сказал и. – У меня к тебе единственная просьба, мулла, и она касается только дочери. Помоги мне, и я исчезну навсегда.
– Говори! – согласился мулла. – Я ничего не обещаю тебе, Амир Али, ибо ты обманул за свою жизнь тысячи людей, но все же – говори!
– У меня есть сокровище, которое я спрягал здесь, в Джалоне. Сегодня я откопал свой клад – мне он ни к чему, и я хотел бы отдать его тебе, чтобы оплатить расходы, которые ты несешь ради моей дочери.
– Ни за что! – воскликнул мулла. – Я никогда не возьму ценности, обагренные кровью твоих жертв! Оставь их себе – я не хочу оскверниться!
– Уверяю тебя, мулла, все это принадлежит моей жене – золото и деньги. Они чисты, и я готов поклясться на Коране, что говорю правду.
Я взял из рук муллы Коран и принес клятву. Она была лживой, ибо все, что лежало в моем кладе, послала мне Кали, но я солгал, не моргнув глазом, ибо делал это ради своей дочери.
– Вот все, что у меня есть! – сказал я, высыпав содержимое горшка на ковер. – Немного, но это все, что осталось от моего былого богатства.
– Не ропщи и не думай о прошлом, Амир Али! То, что случилось с тобой, было предопределено судьбой и волею всемогущего Аллаха!
– Да, мне остается только смириться со своей судьбой, – согласился я. – Мулла! Время идет – до утра я должен покинуть город и присоединиться к моим товарищам. Прошу тебя еще об одной, последней, милости – я хочу увидеть своего ребенка! Мне хватит лишь одного взгляда на нее, чтобы навсегда запечатлеть ее облик в своем сердце, ибо больше я никогда ее не увижу. Неужели ты откажешь мне в этом?
– Нет, Амир Али, – она сейчас играет с детьми моего соседа на женской половине дома, и если ты последуешь за мной, то увидишь ее. Помни, однако, что ты увидишь ее в последний раз. Отныне она – моя дочь, а я – ее отец. Идем!
Я последовал за муллой через небольшой дворик на другую половину дома. Я услышал веселые голоса резвившихся детей и узнал среди них голосок моей дочери, звеневший словно серебряный колокольчик. Я приоткрыл дверь и увидел ее – любимое дитя! Я долго смотрел на нее, с трудом подавляя желание войти в комнату и обнять ее. Я сдержался. Мое появление в новом ужасном обличье лишь напугало бы ее и напомнило о несчастье, поразившем нашу семью.
Я ушел. Меня душили слезы и отчаяние. «Боже, помоги мне!» – шептал я. Я понял, что остался один на всем свете, и не хотел думать, что будет дальше. У меня не оставалось никакой надежды в этой жизни.
