К удивлению Стефана, выяснение, как и почему это произошло, представлялось ему совершенно ничтожным по сравнению с далеко идущими и катастрофическими последствиями огласки. Заговорщические усилия иерусалимской братии, действующей от имени ордена Воскрешения в Сионе, могли вот-вот пойти прахом, что оказало бы предсказуемое и пагубное воздействие на всю организацию. Разве что…
Сен-Клер заставил себя мысленно собраться — разве что он попытается убедить принцессу Алису и вслед за ней этого ее Одо, что их подозрения беспочвенны. Такая перспектива вызвала в монахе желание застонать: Стефан прекрасно помнил, сколь нелепыми и жалкими были его предыдущие беседы с королевской дочкой. Глупо было даже надеяться на изменение ситуации. Некогда было также бежать за советом к де Пайену и Сент-Омеру: события разворачивались с непредсказуемой быстротой. Впрочем, он все равно не надеялся, что старшие наставники пойдут к принцессе наобум, не выяснив предварительно, какого рода сведениями она располагает и как она их истолковывает. А он, как-никак, не совсем чужд этой вельможной особе, пусть и в самом позорном и унизительном смысле, поэтому, размышлял Стефан с иронической удалью, все-таки есть возможность… некая надежда на чудо… несмотря на совершенное безумие всей затеи… Словом, он мог бы использовать их прежние отношения для устранения или ослабления Алисиных подозрений. Он мог хотя бы отдалить их — на время, нужное де Пайену и Сент-Омеру для разработки контрстратегии, основанной на дознании находчивого Стефана. Стало быть, можно попытаться… Ему придется встретиться с Алисой лицом к лицу и заставить ее отступить — и уже не важно, где к тому моменту окажется он сам и что станется с его новообретенным обетом целомудрия.
Сен-Клер недоверчиво покачал головой при мысли, что его повторный, решающий поединок с женщиной, которая его похитила и обольстила, возможно, обернется самыми важными переговорами за всю историю существования ордена Воскрешения в Сионе.
— Отлично, — наконец вымолвил он. — Проводите меня к принцессе.
ГЛАВА 4
Сен-Клер стоял один в передней и рассеянно озирал огромную вышивку, занимавшую одну из стен. На ней была изображена оленья охота в лесной долине, где-то в заморских христианских землях. Стефану было неуютно и боязно, желудок его бурчал, и едкая желчь поднималась отрыжкой под самое горло. Он давно потерял счет времени и не мог с уверенностью сказать, когда именно Одо привел его в эти покои и скрылся за дверью, отправившись на поиски принцессы Алисы. С тех пор рыцарь успел изучить каждую деталь вышивки — единственной вещи во всей комнате, если не считать нескольких ничем не примечательных предметов обстановки. Он сразу решил, что замысел сего произведения не удался и еще менее успешным было его исполнение, поэтому хоть все еще не сводил с него глаз, но мыслями был далеко.
Стефан не мог упомнить, чтобы раньше его так волновал вопрос чистоты — вернее, ее отсутствия. Подобное соображение вызвало у него серьезную озабоченность, поскольку человек его положения не должен был уделять этому сколько-нибудь серьезного внимания. Воистину, одни его собратья рассматривали телесную чистоту — то есть мытье с целью избавиться от запахов и, тем самым, не докучать окружающим — как слабость едва ли не сродни изнеженности, другие же видели в ней порок, греховное жизнелюбие. В последний раз Сен-Клер мылся у водоема в сирийской пустыне, и то он сделал это только потому, что нашедший его Гассан отказывался одолжить ему свою одежду до тех пор, пока рыцарь не соскребет с себя наросшие на нем за время плена грязь и нечистоты. И хотя это произошло всего с месяц назад, Стефан считал, что ему, как монаху, не пристало мыться чаще, чем два или три раза в год.
Сен-Клер понимал, откуда бралась неловкость: он хорошо помнил, каковы привычки принцессы. Алиса любила купаться и с самого раннего детства не отказывала себе в этом удовольствии. В родительском имении в Эдессе ее обихаживали верные и преданные слуги обоего пола, и, как и следует ожидать в отношении слуг к вельможным младенцам, они преступно разбаловали ее, расточая девочке свои заботы и предоставляя все лучшее из того, что только может быть на земле. Вся челядь разноплеменная, но неизменно мусульманского происхождения. Они-то и привили графской дочке тягу к опрятности, потворствуя ее купаниям в великолепных городских термах, выстроенных римлянами за несколько веков до воцарения в Эдессе Балдуина и не пропавших благодаря стараниям чистоплотных арабов. Так и получилось, что Алиса расцвела, словно душистая роза, посреди мужского зловония, и Сен-Клер, отчетливо помнивший, каково непременное условие ее расположения, понимал, что она не потерпит возле себя такого грязнулю. Даже ее стражники — и те благоухали свежестью.
Из задумчивости его вывел звук открывающихся дверных створок — в передней показался Одо в сопровождении самой принцессы. Она нарочно задержалась в дверях и смерила Сен-Клера надменным взглядом, вопросительно подняв бровь и вздернув подбородок. Ее лицо оставалось непроницаемым. На Алисе было прозрачное одеяние из такой красивой материи, какую Стефану ранее даже видеть не приходилось, — столь воздушной и прозрачной, что она казалась вытканной из тумана. Бледно-лиловый цвет кисеи навеял на рыцаря воспоминание о цветке того же оттенка, виденном неизвестно где и когда. Под мантией проглядывало платье — туника из плотной ярко-розовой ткани.
Принцесса замешкалась всего на мгновение, но Сен-Клеру показалось, что прошла целая вечность. Никакие приветствия не шли на ум, и он почувствовал, что лицо и шея у него начинают краснеть. К счастью, Алиса ничем не выдала, что заметила его замешательство, и избавила гостя от муки заговорить первым.
— Глазам своим не верю! Неужели это и есть тот самый знаменитый брат Стефан! Признаюсь, что, вопреки недоверию, я польщена и очарована. Когда мессир епископ сообщил мне, что вы у нас с визитом, я решила, что это какая-то ошибка, поскольку, если верить слухам, разве что осторожная пустынная лисица более пуглива и неуловима, чем благородный монашествующий рыцарь… впрочем, поговаривают, даже лисица не в силах улизнуть, не оставив следов…
Принцесса обращалась к нему со всей серьезностью, и Стефан понял, что она выговаривает ему за их последнюю встречу на рынке, еще до похищения, когда он ударился в бегство от отчаяния и страха за свое поведение в ее присутствии: ему тогда казалось, что одними своими мыслями он уже пятнает ее честь. Теперь он знал истинное положение вещей и тем не менее зарделся, меж тем как Алиса не дала ему и минуты на роздых:
— Что ж вы не здороваетесь со мной, брат Стефан? Почему не одернете меня со всей суровостью?
Сен-Клер откашлялся, и в этот момент ему на память пришло событие многолетней давности — встреча его кузена Пейна Мондидье со своей нареченной.
— Видеть вас снова, сеньора, для меня наслаждение, — медленно повторил он слова, некогда произнесенные Пейном. — При вас даже самое солнечное утро становится еще светлее.
«Ну вот, — подумал он, отметив, что глаза принцессы расширились от изумления, — оказывается, не так и трудно. Спасибо Мондидье и его медоточивому языку, а еще хвала Господу, что я тогда там случился и запомнил этакую речь».
