Позже, спокойно все обдумав, Алиса так и не уразумела, что послужило причиной бегству. Рыцарь вскочил и удрал от нее — вот все, что было доподлинно известно, и гнев принцессы ничуть не поутих спустя несколько часов после происшествия. Она ломала голову и не находила объяснения ни почему он так поступил, ни что вызвало столь необычное поведение. Никто, ни один мужчина еще не оскорблял ее так жестоко, и Алиса задумала месть.
Она понимала, что Сен-Клер — монах, следовательно, он давал обет целомудрия, но для нее это ничего не меняло, поскольку многие ее любовники были связаны подобными клятвами, и всем им он значительно уступал в статусе. Тем не менее никакие обязательства не отвратили этих священнослужителей от ее ложа. Алиса ничуть не сомневалась в собственной неотразимости: ради нее, во всяком случае, можно было пренебречь каким-то пустяковым обетом.
Итак, она принялась измышлять другие, более прагматические причины поведения рыцаря, начав с предположения, что у него уже есть любовница — совершенно очевидно, знатная и именитая, поскольку в Иерусалиме все христианки были наперечет. Алиса в жизни бы не поверила, что благочестивый христианский монах, тем более такой сухарь, как этот, мог бы вступить в любовную связь с мусульманкой. Ее шпионы неустанно следили за юношей между его дозорными рейдами и буквально ходили за ним по пятам, но лишь в дневное время. Значит, появлялась уверенность хотя бы в том, что днем Сен-Клер ни с кем не занят амурными делами. Алиса решила приставить к нему наблюдение еще и на ночь.
Прошел целый месяц, прежде чем Алиса получила очередное донесение от главного соглядатая — третье по счету. С большим облегчением она выслушала уверение, что брат Стефан решительно не состоит в связи с женщиной — ни с христианкой, ни с мусульманкой. Люди принцессы могли поклясться, что нигде не оставляли его без присмотра. Они брали на заметку всех, с кем ему случалось разговаривать, и даже каждую покупку, сделанную им на рынке. Двое доверенных слуг Алисы даже проследили за ним в пустыне во время дозорного рейда, но не увидели ничего такого, что могло бы возбудить их подозрения.
Подобное уведомление заставило Алису озаботиться вопросом, не мужеложец ли рыцарь. Это, по ее мнению, вполне могло объяснить его странную, более того, беспричинную выходку. Половое отвращение — вот что побудило юношу сбежать от нее. Она призналась себе в этом с большой неохотой, все же не до конца веря в свою догадку, но такая вероятность немного утихомирила раненое самолюбие принцессы.
Еще через месяц усиленных наблюдений и преследований Алисины шпионы так и не смогли новыми сведениями подтвердить или опровергнуть ее подозрения. У Сен-Клера не было других приятелей, кроме братьев по ордену, хотя он выделялся среди них своей молодостью. Каждый ночлег они проводили в конюшнях, скрытые от посторонних глаз, а если и появлялись в поле видимости, то только для молитвы в самое непредсказуемое время суток, полностью подчиняя свою жизнь и распорядок исповедуемому ими уставу святого Бенедикта. Но ни один, даже самый пристальный, взгляд не мог уличить кого-либо из монахов в сластолюбии или неких похотливых привычках.
Отныне Алиса не хотела знать ни жалости, ни пощады. Два месяца прошло, а она себе на горе все еще была не в состоянии выкинуть из головы юного рыцаря-монаха. Не раз, проводя время с каким-нибудь вялым, недостаточно страстным любовником, она предавалась сладострастным фантазиям, представляя, что это Сен-Клер трудится над ней, грубо терзая ее тело.
ГЛАВА 4
— Войдите!
Одо Фонтенблоский, некогда епископ Эдесский, а теперь секретарь-переписчик у короля Иерусалимского Балдуина Второго, даже не оглянулся на стук в дверь, но узнал посетителя, проникшего в комнату после оклика, по звуку шагов. Тогда Одо откинулся в кресле, отложил в сторону писчее перо и помассировал глаза ладонью, широко зевнул, а потом сцепил пальцы на затылке.
Перед ним предстал тщедушный непримечательный человечек с глазами-щелками и длинным остреньким носом. В руках он сжимал тяжелый ящичек, сработанный под фолиант в кожаном переплете. Лицо человечка было невыразительным, движения — скупыми, а одежда — скучной до такой степени, что о ней и вовсе нечего было сказать. Если бы в помещении находился еще кто-нибудь, он бы перетянул все внимание на себя, а скромный посетитель превратился бы почти в невидимку.
Одо остановил на человечке долгий взгляд, затем расцепил пальцы и скрестил руки на груди.
— Ну, говори. Что ты узнал?
Тот едва приметно покачал головой.
— О том, что вы велели выяснить, — ничего. Там нечего выяснять. Везде лазутчики принцессы… всякий раз их не меньше шести. Они меняются через четыре часа, но лишь понапрасну тратят время, хотя, вероятно, им хорошо за это платят. Вы послали меня понаблюдать за ними и установить, что они пытаются подглядеть. Ответ таков, мессир епископ: они вовсе не подглядывают, но еще поразительнее — хотя это и не удивительно, если вы улавливаете, к чему я клоню, — шпионы сами не понимают, что должны увидеть. Они приставлены к монаху, молодому рыцарю, то есть воину, и исправно ходят за ним следом, но не могут взять в толк, зачем именно. За эти три дня я говорил с шестерыми соглядатаями, и все они в один голос твердят: ничего не видели, ничего не обнаружили.
— Значит, мои время и деньги, как и Алисины, тоже потрачены впустую? Так следует тебя понимать?
— Нет, совсем не так, мессир. Я только сказал, что не выяснил того, что вы мне поручали.
— Вместо этого ты выяснил что-то другое.
— Пожалуй. Мне так кажется, а решать вам. Подробности прелюбопытные.
— Прелюбопытные подробности, но не те, что мне нужны. Ясно. И мне, наверное, придется выложить за них дополнительную сумму. Ну же, говори, не стесняйся.
Посетителя отнюдь не смутил епископский сарказм. Он открыл ящичек, извлек оттуда грязный платок, утер им нос, а затем, довольно засопев, убрал на место.
— В конюшнях что-то есть.
Епископ вытаращил глаза от изумления:
— Ну, конечно, в конюшнях что-то есть! Там целая монашеская община с лошадьми в придачу!
— Нет, не только. Там что-то странное.
— Странное… ага. Может, монахи открыли там бордель?
— Может. Возможно, они даже блудодействуют с кобылами, откуда мне знать. Мне не удалось приблизиться настолько, чтобы разглядеть, хотя я подобрался ближе, чем многие до меня. Эта компания монахов явно себе на уме. Есть у них некие сержанты, что живут в бараках, построенных прямо у входа в конюшни. Сами же монахи поселились внутри. Эти группы никогда не смешиваются… ну, сержанты и монахи… а по мне, раз уж они все монахи, то должны быть равны. Так мне говорили.
— Ничего-то ты не выяснил, а все, что ты себе навоображал, никуда не годится. Во-первых, это рыцари и их слуги, то есть благородные люди и простолюдины. Что до монахов, есть братия, а есть послушники — вот тебе и причина неравенства. А теперь будь добр, скажи мне, что тебе показалось таким уж подозрительным.
