— Кажется, ты снова стал собой, брат Стефан, — начал де Пайен, — и это замечательно, потому что за прошедшие дни мы уже стали всерьез подумывать, не совершить ли над тобой обряд изгнания нечистых духов. Но патриарх, который навестил тебя во время болезни, счел, что тебе просто необходимо время, чтобы окончательно поправиться. Я с радостью готов признать, что он не ошибся. — Де Пайен помедлил и потом снова обратился к Стефану: — На основе того, что ты рассказал нам после возвращения, мы еще раз навели некоторые справки, и теперь можем подтвердить, что тебя похитили. Тем не менее нам так и не удалось узнать ни где они тебя держали, ни саму причину захвата, поэтому вся эта история до сих пор полна разнообразных загадок.
— Я не совсем понимаю, — нахмурился Сен-Клер.
— Мы понимаем не больше, брат, но тайна остается. — Де Пайен стал на пальцах отсчитывать неясности: — Ты был похищен. Но зачем? Разумеется, не ради выкупа, поскольку никаких требований не поступало и о твоей поимке никого не уведомили. Твое исчезновение никоим образом не касается твоего бывшего положения, потому что ты больше не сир Стефан Сен-Клер, а неимущий монах, недавно давший обет нестяжания. Тогда зачем кому бы то ни было тебя похищать? Опять же не из мести или кары за нанесенное тобою зло, действительное или мнимое, поскольку тогда ты и вправду был бы уже мертв… Меж тем тебя пытали. Несколько ребер сломано, а по всему телу — ожоги, ссадины и кровоподтеки. На запястьях и лодыжках раны от цепей и кандалов, и здесь — новая загадка, поскольку ты не появлялся больше месяца, а все твои повреждения и рубцы, согласно словам обследовавшего тебя лекаря, не старше десяти дней.
И де Пайен покачал головой, усиливая этим непостижимость сказанного.
— Более того, тебя каким-то образом помыли. Помнишь ли ты об этом хоть что-нибудь?
Сен-Клер в изумлении вытаращил глаза, но затем опять насупился — еще больше, чем прежде.
— Помыли? Что значит, помыли? О чем вы говорите?
— Помыли, значит, недавно искупали, отскребли и почистили. Как принято у сарацин.
— Недавно? Но это невозможно. Я мылся на Пасху, то есть вместе со всеми участвовал в обрядах ритуального омовения, но с тех пор больше не купался. Вы ошиблись.
— Я не могу ошибаться, — пожал плечами де Пайен, — потому что не моя забота — проверять подобные сведения. Когда ты вернулся, тобой занимался знахарь — его для этой цели призвал сам архиепископ. Вот он первый и заметил следы пыток у тебя на теле — прекрасно вымытом и… как он там говорил, а, Годфрей? Выхоленном, вот как. Тебя искупали и потом еще несколько недель холили. Когда мы попросили его пояснить, что это значит, он сказал, что ногти у тебя на руках и ногах были искусно подстрижены и подпилены — отполированы, по его собственному выражению, — а всю грязь между пальцев и из прочих телесных складок кто-то удалил… промыл.
— Но этого никак не может быть, брат Гуг! Я бы запомнил, если бы надо мной так надругались, а моя память молчит. Как вы это объясните?
Де Пайен пожал плечами, очевидно, сочувствуя брату Стефану.
— А ты сам как объяснишь очевидное? — Он предостерегающе поднял руку: — Прошу тебя, не сердись. Я верю, что ты ничего не утаиваешь, но учти и то, что твоя память не просто молчит, а не выдает ни единой подробности происшедшего с тобой за все долгое время со дня исчезновения — ни крупицы воспоминания, ни малейшей зацепки. А ведь все это время ты где-то находился живехонек и, по-видимому, все-таки был в сознании… Поэтому я вынужден снова спросить тебя: не припомнишь ли ты хоть что-нибудь, возможно, скрытое в самой глубине твоего сознания, что натолкнуло бы нас на ключ ко всем этим загадкам? Может быть, ничем не примечательную подробность — то, что ты по разным причинам упустил из виду, некую мысль, образ или догадку, которой ты пренебрег, сочтя незначительной или неважной? Прояви тщание в выполнении моей просьбы.
Сен-Клер посидел молча, а потом заговорил, кивая по ходу собственных размышлений:
— Похищение. Да, да, вы правы. Теперь я помню, как это случилось… вернее, немного. Я шел по рынку, прогуливался вдоль прилавков, никуда не спешил… прямо передо мной вор выхватил у торговца кошелек, а потом заметил, что я смотрю. Он так и уставился на меня — в одной руке кошелек, а в другой — короткий нож. Потом он повернулся и побежал, прихрамывая, а я пустился вдогонку и свернул за ним в проулок. Там было сумрачно, но я все-таки различал его впереди — он не останавливался, а затем со всех сторон надвинулись какие-то тени, приблизились, и кто-то сильно ударил меня… Потом я очнулся в другом проулке… а может быть, в том же самом… и сержант привел меня к вам.
— И больше ничего не помнишь? Подумай же еще. Все, что бы ни пришло тебе на ум, может сейчас очень пригодиться.
— Нет, больше ничего, — с сожалением покачал головой Сен-Клер, — только женщину, но она-то была во сне.
— Почему ты так считаешь? Откуда ты взял, что она явилась тебе во сне?
— Потому что, когда я открыл глаза и хотел поблагодарить ее, она уже исчезла. Я был один в проулке.
— Но ведь это она привела тебя туда.
Сен-Клер пожал плечами, не зная, возражать или соглашаться, но де Пайен не отступал:
— Как? Ты еще сомневаешься? Если не она, то как вообще ты там оказался? Или ты всерьез думаешь, что пролежал в том проулке целый месяц, невидимый для всех?
— Постойте, — вскинул руку Сен-Клер и задумчиво сдвинул брови. — Вот еще что… Я помню, что она не однажды приходила ко мне. Первый раз я лежал в какой-то комнате на постели, в темноте, и не мог пошевелиться. Помню, что у меня все ужасно болело… или мне казалось… У нее в руках была лампа. Женщина склонилась надо мной и заглянула прямо в глаза, а затем отерла мне лицо прохладной тканью и исчезла, но я заметил, что, уходя, она кивнула — кому-то, кто тоже был в комнате, но за пределами моей видимости. Я помню, что пытался повернуться и посмотреть, но движение пронзило мне спину такой нестерпимой болью, что сознание покинуло меня.
— И потом она снова приходила к тебе?
— Да, в другой раз она растолкала меня ото сна и куда-то потащила. Никого больше я там не заметил, и все двери были отперты. Она вывела меня оттуда — а откуда, я и сам не знаю. Мы проходили по каким-то запутанным коридорам, а потом очутились в проулке, где меня и нашел сержант. Я чуть не ослеп от яркого солнца, а женщина, вероятно, тут же скрылась — ушла обратной дорогой.
— Ну, раз ты помнишь, где в конце концов оказался, нам не составит труда найти ту обратную дорогу, если мы проверим все входы в тот проулок.
— Да, только вот я запамятовал, что это был за проулок. Когда я очнулся, то заметил, что улочка небольшая, а вообще-то мне тогда было совсем не до того. Но сержант наверняка помнит, так ведь? Он и отведет нас куда надо.
Де Пайен и молчавший в продолжение всей беседы Сент-Омер встали, и Гуг потрепал Сен-Клера по плечу:
— Не беспокойся и поправляйся поскорее. Мы с сержантом Джакомо сходим на то место, а там, глядишь, и твоих похитителей отыщем.
