Меня разбудил поток ледяной воды, вылитой мне на лицо. Рядом стоял ухмыляющийся Джером с пустым ведром в руках.
– Ну что, как себя чувствует наша беглянка?
От боли я не могла ничего сказать, даже толком увидеть Джерома, – все расплывалось перед глазами, которые сильно заплыли. Окинув меня взглядом и убедившись, что я жива, он ушел, заперев за собой дверь. Не знаю, сколько я пролежала в забытьи. Иногда пробуждалась от криков обезьян и тогда снова окуналась в поток боли, который накрывал все мое тело. Повозка тряслась, и я понимала, что мы едем дальше. Куда – мне было безразлично. Я хотела умереть, но в то же время мечтала выжить и сбежать. К вечеру я окончательно пришла в себя. Правда, все тело невыносимо ломило, но, к моему удивлению, я уже нормально видела, – отеки под глазами стали как будто бы меньше. Я кое-как села, опершись о стенку фургона. Через узкие окошки наверху просачивался свет от костра, – мы вновь остановились. Я с ненавистью смотрела на обезьян в клетке – это из-за них я опять очутилась в цирке. Меня начала мучить жажда, но я не собиралась кричать и звать на помощь. Я знала, что рано или поздно, но Джером заявится ко мне. Так и произошло.
Через какое-то время послышался звук отпираемого замка, и в дверном проеме появился Джером, державший керосиновую лампу в руке.
Я поморщилась от света, так как уже успела отвыкнуть от него, сидя все время во мраке.
Джером подошел ко мне, я убрала руку от лица и заметила, как ехидное выражение его лица сменилось на удивленное. Он отошел в сторону на несколько шагов и искоса посмотрел на меня.
– Ты можешь встать? – тихо спросил Джером.
Я попыталась встать и сделала это, правда, не без труда. Опершись спиной о стену, я подняла голову и с вызовом посмотрела на Джерома. От злости я даже перестала чувствовать боль, хотя недавно думала, что умру от нее.
Глаза Джерома стали круглыми, как монеты.
– Это невозможно… – пробормотал он, а потом уже громче добавил: – Выходи, если можешь, и иди поешь.
Я, пошатываясь, направилась к двери. Ноги были ватными и плохо меня слушались. Кое-как я спустилась на землю и поковыляла к костру. Несмотря на недавние побои, я ужасно хотела есть, думала, что быка проглочу за один раз. Я шла медленно, стараясь ступать осторожно и смотреть под ноги, но от меня не укрылось то, как странно на меня смотрели артисты. Некоторые в изумлении останавливались, другие начинали перешептываться. Джером шел сзади меня и то и дело ворчал: «Чего уставились?»
Подойдя к костру, я увидела сидевшую на траве Герду с трубкой во рту. Она была вся в клубах дыма, словно колдунья, возникшая из-под земли. Герда, заметив меня, чуть не выронила трубку изо рта.
– Мать честная! Вы поглядите на нее! – громко сказала она.
Собравшиеся возле костра прекратили заниматься своими делами, затихли смех и разговоры, – все уставились на меня.
– Похоже, Джо потерял свою хватку, – раздалось откуда-то слева.
– Как на собаке, надо же… – донеслось откуда-то справа.
Я не понимала, о чем они говорят, да и есть мне хотелось так, что я не могла думать ни о чем другом, кроме еды.
– Герда, дай мне что-нибудь поесть, я сейчас умру с голоду, – попросила я старуху.
Герда, кряхтя, встала и, взяв лежавшую возле нее тарелку, из которой, по всей видимости, она только что ела, налила мне в нее суп из общего котла. Я забыла свою брезгливость и с жадностью накинулась на похлебку. Я уверена, что она была ужасной, но в тот момент суп показался мне божественно вкусным.
Собравшиеся возле костра все так же продолжали глазеть на меня, только Джером куда-то исчез.
– Почему они все уставились на меня, Герда? – наконец спросила я.
– А ты как будто не понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Да потому что Джо избил тебя до полусмерти. Мы думали, что ты вообще не оклемаешься, а если и придешь в себя, то через несколько дней. А вышло, что сейчас ты сидишь среди нас, ешь этот суп, как будто это самая вкусная еда на свете, и на тебе ни одной царапинки или синяка. Только разве что одежда перепачкана и порвана.
До меня не сразу дошел смысл сказанных старухой слов. А когда дошел, я медленно опустила тарелку на землю и осторожно дотронулась пальцами до лица. Я думала, что сейчас меня пронзит боль, но ничего не произошло. Я потрогала веки – должны были быть опухшими, но на ощупь все оказалось в порядке. Даже рассеченная от удара губа не саднила, но что меня удивило еще больше, так это передний зуб – он снова был целым. Я не могла взять в толк, как такое возможно, ведь я отчетливо помнила, что мне его сломали.
– Герда, у тебя есть зеркало? И где здесь можно умыться? У меня все волосы в запекшейся крови, – сказала я.
– Пойдем, – ответила старуха, и мы пошли к ее фургону, где она отерла меня мокрой тряпкой от крови и дала новую одежду, вернее, новое тряпье. Я с удивлением рассматривала свое отражение в зеркале, поражаясь тому, как быстро все зажило.
По дороге к фургону все люди каравана с недоумением смотрели на меня. В их глазах, помимо удивления, я заметила страх.
* * *
Утром мы снова отправились в путь. Я все время была под присмотром Герды, да и предпринимать вторую попытку к бегству мне не хотелось. Я дремала в повозке. Мне снился дом, родители, Диана. Как хорошо было бы сейчас оказаться с ними, думала я.
К обеду мы добрались до какой-то маленькой, богом забытой деревушки. Стоянку устроили на ее окраине, а некоторые артисты из труппы пошли в деревню. Мне запретили куда-либо уходить, и я осталась стоять возле фургонов, глядя вспину удалявшимся счастливчикам. Там, в деревне, возможно, я нашла бы кого-то, кто помог бы мне сбежать и добраться домой.
Мы с Гердой приступили к приготовлению обеда. Припасов было мало, и старуха надеялась, что те, что ушли в деревню, скоро вернутся и принесут какую-нибудь еду.
Я чувствовала себя довольно сносно, правда, ощущалась слабость, и мне постоянно хотелось спать и есть. Я сама удивилась своему быстрому выздоровлению. Мне это показалось странным, хотя сравнить скорость моего выздоровления было не с чем, – за все годы моей жизни меня ни разу не били, я почти не болела, поэтому никогда не сталкивалась с подобным. Конечно, в детстве у меня были ссадины, но, признаться, я не помню, сколько времени уходило на то, чтобы они зажили.
Через час или два народ начал потихоньку подтягиваться к нам. Из деревни кто-то принес молоко, яйца, ветчину, хлеб. Мне показалось странным, но все почему-то пытались угостить меня. Я брала, так как ужасно хотела есть, но моя ненависть и презрение к этим людям не стали от этого меньше. Я думала, что, поев, мы тронемся в путь, но никто не торопился собирать вещи.
– Разве мы не должны ехать дальше? – спросила я Герду.
– Пока нет, мы ждем кое-кого, – ответила старуха.
И на самом деле на горизонте вскоре показались двое наездников. Они скакали к нам во весь опор. Я подумала, что у меня остановится сердце, когда в одном из них узнала Алессандро. Кровь закипела в моих жилах, а злость, казалось, сейчас захлестнет меня до такой степени, что я потеряю сознание. Невольно я сжала кулаки, Герда, заметив это, тихо сказала:
