Подспудный (или, как сказали бы философы, архетипический) страх угрозы, исходящей от взрослых, воплощается и в фольклоре. Как вам, к примеру, такая колыбельная, записанная два века назад в Елецком уезде Орловской губернии?
Баю, баю, моё дитятко,
Баю, моё первоученко,
А мне, младой, недокученко!
Умри, умри, моё дитятко,
Умри, умри, моё милое,
Опростай мою годову,
Ты пусти гулять молоду!
[22] В современном городском фольклоре имеется две основные разновидности анекдота о непослушных детях – жанр «Замечание ребёнку» и истории «про Вовочку»
[23]. Первый представлен, например, такими образчиками: Дети, не раскачивайтесь на папе, он не для этого повесился. Или: Сынок, не грызи ногти у папы и вообще отойди от трупа. Вот, мол, глядите, люди добрые, до чего доводят гадкие детишки бедных родителей.
Примерно с конца 1960-х годов формируется образ «домашнего» озорника Вовочки, который становится героем когда весёлых, а когда и жутковатых пародий на традиционные запреты родителей и советы воспитателей. Правда, Вовочка не совсем уже малыш, а чаще всего школьник. Да и если всмотреться повнимательнее в этого персонажа, можно заметить, что это не типичный «маленький вредина», а вообще антикультурный герой – намеренно попирающий законы нравственности, правила гигиены, нормы поведения. И собственно детского в нём не больше, чем в кукле Барби
[24], разве что уменьшительно-ласкательный суффикс имени.
Наконец, очень показателен такой жанр детского фольклора, как уже упомянутые в предыдущей главе «садистские стишки», только с обратным сюжетом – когда жертвой становится не взрослый, а сам непослушный ребёнок.
Маленький мальчик на вишню залез,
Дедушка Петя достал свой обрез.
Выстрел раздался, мальчик упал.
«Сорок девятый», – старик прошептал.
* * *
Вазу случайно малышка разбила,
Мама её не ругала, не била.
Лишь подняла баловницу за ножки
И помахала ей вслед из окошка.
Если хорошенько вдуматься, «откуда ноги растут», можно заподозрить в подобных виршах несомненное авторство взрослых. Так что не всё Карлсонам над дурными нянями измываться. Взрослые «низводят, дразнят и разыгрывают» крошек ничуть не менее жестоко и изобретательно, пусть в фольклорных образах и литературных сюжетах. Карлсон был куда как милосерднее…
Большим в «войнушке» с маленькими главное – не заиграться. И помнить о том, что Бука не только ужасен, но и неразборчив – вполне может слопать нас самих, как в знаменитом рассказе Стивена Кинга. Ведь «все мы родом из детства»…
Итак, приведённые художественные примеры транслируют глубинные и притом взаимные страхи, перекрёстные угрозы, исходящие от детей и от взрослых. Это культурный артефакт и психологический феномен. Но, понятно, не норма и не эталон взаимоотношений. А ведь мы не назвали «четвёртый элемент» системы представлений о детях: ребёнок как ИДЕАЛЬНЫЙ человек.
«Некому, кроме ребёнка, передавать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь. Некому, кроме ребёнка. И потому дитя – владыка человечества, ибо в жизни всегда господствует грядущая, ожидаемая, ещё не рождённая чистая мысль, трепет которой мы чувствуем в груди, сила которой заставляет кипеть нашу жизнь», – писал Андрей Платонов в программной статье «Душа мира».
Гигантское дитя в океане Соляриса, младенец в финале «Космической Одиссеи» Стенли Кубрика, Маленький Принц Экзюпери, дети Крапивина… По отношению к ним у взрослых нет воспитательной стратегии, точнее, стратегия одна: «не трогать». Будучи литературными персонажами, такие дети исчезают в Вечности, а если вдруг рождаются в реальности – тоже исчезают, когда… становятся взрослыми.
Послушный ребёнок может вырасти в невыносимого взрослого, равно как маленький вредина способен превратиться в большого добряка. Но как бы ни складывались частные судьбы, общение больших и маленьких – это всегда движение навстречу, путь друг к другу. Хотя бы потому, что заветное желание ребёнка – поскорее вырасти, а тайная мечта взрослого – вернуться в детство.
Поэтому пробуем превозмочь взаимные страхи и если не полностью устранить «языковой барьер» (что вряд ли вообще возможно), то по крайней мере сделать его менее высоким и без колючей проволоки. Для начала – попытаемся понять пусковые механизмы детской вредности и особенности речи маленьких вредин. Об этом – следующая глава нашей книги.
Глава 3. Джимми забыл саблю. Как дети управляют нами?
Нам должны всё позволить. Я не хочу увазать лодителей, это унизительно!.. И не буду слушаться сталших, и у меня самого могут лодиться дети…
Надежда Тэффи «Переоценка ценностей»
Всем не напакостишь. Пакостить надо с умом.
Константин Сергиенко «Картонное сердце»
Вас не удивляет странный, но очевидный парадокс: вредность в отношении сверстников осуждается в детской субкультуре, в жанрах детского фольклора, в повседневном общении детей, но при этом вредничать со взрослыми – едва ли не святой долг всякого ребёнка? Детям «по определению» положено быть непослушными. Как шутливо, но весьма точно подметил американский писатель Ральф Эмерсон, «если ребёнок вдруг стал послушным, мать пугается не на шутку: уж не помирать ли он собрался».
Давайте разберёмся в этих хитросплетениях и противоречиях.
С одной стороны, маленьких вредин дразнят, подкалывают, придумывают им обидные прозвища. Словом, выставляют в жалком, смешном, нелепом виде.
Вредный, вредный,
За версту заметный!
Противная зануда
С головой верблюда!
Строптивых не принимают в игры. Над воображалами смеются и подшучивают. Капризуль называют «неженками», «плаксами», «маменькиными сынками». К оголтелым озорникам относятся с недоверием и опаской. И мало кто хочет водиться с драчунами.
