Ошибка ЧЕТВЁРТАЯ: недооценка детских возможностей и способностей.
Они ведь ещё такие маленькие (глупые, несамостоятельные, беспомощные)… Он ничего не понимает (не соображает, не может)…
Подчас наши представления о детях просто не поспевают за их ростом и развитием. Мы думаем, что они ещё несмышлёныши, тогда как они уже на что-то способны, что-то умеют, что-то понимают. Отсюда – два типичных речевых просчёта: общение с ребёнком как с «дурачком» (слащавость, сюсюканье) и обсуждение в его присутствии неподобающих тем (в надежде, что он «всё равно ничего не поймёт»).
Не будем подробно комментировать эти ошибки, поскольку они уже достаточно описаны в психолого-педагогической литературе. Обратим внимание на другое: во многих случаях детские агрессия, упрямство, озорство не только (а порой даже не столько) проявления «вредности», непослушания, сколько демонстрация постепенно обретаемого опыта. Демонстрация – в прямом смысле этого слова: как публичное шествие с транспарантами. На транспарантах написано: «Я расту!», «Мне можно!», «Пустите меня!»… Ребёнку очень важно именно ПОКАЗАТЬ, чтó он уже знает и чтó умеет. Многие поступки просто заменяют слова, которыми дети владеют ещё не так уверенно.
Психологи и педагоги, философы и писатели в один голос утверждают: дети живут в ином, более ускоренном времени и изменённом пространстве, нежели взрослые. Вот как описывает это Андрей Белый в романе «Котик Летаев»: «Помню: я выращивал комнаты; я налево, направо откладывал их от себя; в них откладывал я себя: средь времен; времена – повторения обойных узоров…»
Для ребёнка год жизни – примерно то же, что для взрослого 5–7 лет. То есть за 365 дней растущий человек становится старше на целую детскую жизнь! Жизнь малыша наполнена архиважными событиями и наинужнейшими делами (почитайте замечательный рассказ Аркадия Аверченко «День делового человека»). И порой «вредничанье» – это смещённая, скрываемая либо просто неосознанная реакция досады и обиды на старших из-за того, что они не доверяют, не признают.
Конечно, нередко кроха склонен завышать свои возможности. Отсюда – летящие со стола чашки, шишки на лбу из-за развязанных шнурков, рассыпанный корм для рыбок, погибшие цветы, потерянные варежки, поломанные игрушки. Но иногда есть смысл чем-то и пожертвовать, чтобы продемонстрировать взрослеющему сыну или дочери не только свою заботу, но и подлинное понимание, уважение, доверие. И это, поверьте, гораздо дороже разбитой посуды!
Вас всё равно не убеждают и не вдохновляют такие объяснения? Тогда утешьтесь афоризмом Тэффи: «Ничто так не старит родителей, как слишком умные дети». (В этом месте должен быть нарисован смайлик.)
Ошибка ПЯТАЯ: раздражение, нетерпение, отчаяние.
Опять он сопротивляется! Сто раз уже говорили! Ну сколько можно?! Я ему – слово, он мне – десять. Достал! Уже сил никаких нет…
В результате нас периодически (а то и постоянно) точит тщательно скрываемое, но такое острое желание ответно уязвить, распирает жажда высмеять «вконец доставшего» маленького разбойника, противного капризулю, несносного сорванца. Порой так и хочется передразнить нытика, зло пошутить над вымогателем машинок, похохотать над нелепой боязнью помидорной кожицы. Не правда ли?
Однако имитирование нежелательных действий или воспроизведение их в гротескном, утрированном, абсурдном виде (типа «ой, каки-и-е мы проти-и-ивные-е-е!!!») совсем неподходящий воспитательный приём. Ошибочно воображать, будто подобным образом можно заставить ребёнка посмотреть на себя со стороны, устыдиться, раскаяться и пр. Ничего подобного! Эдак мы не только не побеждаем «вредность», а лишь сильнее её стимулируем. Насмешка вызывает обиду и ещё бóльшие враждебность, непокорство, озорство…
Ещё более неправильно – изначально подозревать злонамеренность в поведении, поступках детей. Типичнейшие наши обвинения: «Ты это нарочно!»; «Ты надо мной издеваешься!» Это самый лёгкий способ выставить малыша хулиганом и мотивировать репрессивные меры воздействия.
«– Саша, ты скоро? – спрашивает бабушка.
– Иду! – бодро кричу я, снимая на ходу рейтузы из стопроцентной шерсти, но путаюсь в них и падаю.
– Что, ноги не держат?!
Я пытаюсь встать, но рейтузы цепляются за что-то, и я падаю вновь.
– Ты так и будешь надо мной издеваться, проклятая сволочь?!
– Я не издеваюсь…»
(Павел Санаев «Похороните меня за плинтусом»)
Ребёнок – своеобразный биоиндикатор нашей личностной зрелости. Его непослушание – проверка адекватности наших реакций и чувств: устоим? справимся? выдюжим? Причём проверка длительная, фактически пожизненная. Родительство – это постоянный мониторинг нашей компетентности, ежедневный контроль «соответствия занимаемой должности», а не испытательный срок при трудоустройстве (месяц – и ты уже в штате).
На уровне архаических представлений, народных верований существует целый пласт ярких образов и устойчивых сюжетов, утверждающих это как некую догму, предустановленный закон, нарушение которого чревато необратимыми последствиями. Например, считается очень страшным проклятие ребёнка матерью, и есть страшное уже по своему звучанию слово проклёныш – проклятый при рождении. Такие дети исчезают, пропадают, а потом могут мстить, превращаясь в невидимок или монстров.
Проклятые матерью в утробе или в младенчестве до крещения, по поверию, обращаются в кикимор или игош – существ без рук и ног, которые являются ночью и могут утаскивать здоровых и желанных детей. Согласно другому поверью, проклятого матерью земля не принимает, он трясётся в могиле, как осиновый лист, не находя успокоения даже после смерти.
Если даже просто сильно обругать малыша – он может стать добычей лешего либо подполяника. Иногда вместо обруганного ребёнка нечистая сила подбрасывает родителям осиновое полено или бесовских обменышей (обменёнышей), которые становятся обузой и наказанием для всей семьи. А настоящие сыновья и дочери поселяются у нечисти, скитаются с нею по свету, либо мечутся одинокие и неприкаянные «между миров», то являясь случайным людям или колдунам, то пребывая в полной безвестности…
Причём случиться такое может очень быстро и неожиданно. Так, в народной сказке «Чёртово дитя» лишь одна фраза матери: «Чтоб тебя черти взяли!» – отбирает у неё ребёнка.
Таким образом, народная традиция ставила мощные охранительные заслоны, не пуская злое слово в отношения родителей и детей. И поскольку передавалась она из поколения в поколение, была в ней какая-то глубинная и исконная правда, определяющая бытовой кодекс семейного общения. А раз так, то есть смысл и нам повнимательнее прислушаться к этому голосу, звучащему из глубины веков.
