Чем еще важна сказка? Она является универсальным детским «языком». Что делает ребенок, когда он играет? Придумывает, верит в реальность этого, обижается, когда взрослый ненароком сомневается в том, что кукле больно, а самолету страшно.
Фантазия абсолютно реальна для детей не потому, что дети не видят настоящей жизни. Просто фантазия является для детей наилучшим способом анализа окружающего мира. Понятно, что позитивное внушение, осуществляемое на языке фантазии, будет более действенным, чем самые правильные логические умозаключения «если ты…, то…» и т. п.
Говоря о сказке, нельзя не вспомнить, что она способствует актуализации «внутреннего ребенка» в человеке.
Преобладание в традиционной системе школы обучения по образцам, поощрение значимыми взрослыми в ребенке «взрослых качеств» и наказание «детских» может привести к потере контакта с «внутренним ребенком». Однако, по мнению известного психолога К. Юнга, именно ребенок прокладывает путь к будущему преобразованию личности, синтезирует противоположности (качества характера) и высвобождает новые возможности, придающие жизнеспособность человеку. Ребенок умеет радоваться, бескорыстно любить, он оптимист, умеет «видеть сердцем». Потеря контакта со своим «внутренним Ребенком» не только может обернуться существенными нарушениями психологического здоровья, но и приведет к снижению творчества и продуктивности. Именно об этом писал Антуан де Сент-Экзюпери, когда рассказывал о летчике, который показывал всем своим знакомым рисунок удава, проглотившего слона. Он задавал всем один и тот же вопрос: «Что изображено на рисунке?» Но все отвечали стандартно: «Шляпа». И летчик прятал рисунок обратно.
Обращение сказки к «внутреннему ребенку» позволяет, на наш взгляд, говорить о внушении с ее помощью детям оптимистической жизненной позиции.
Какие сказки можно использовать в работе с детьми? Конечно, в первую очередь волшебные сказки. Это веками наработанная ценнейшая информация высочайшей плотности, детским языком поднимающая по-настоящему философские проблемы осмысления мира. Она настолько универсальна, что структура сказки одинакова во всем мире – от Сибири до Южной Америки.
Однако каждый ребенок постоянно сталкивается с конкретными проблемами, подчас требующими «приземленного» и прагматичного решения, приносящего облегчения «на месте». Именно здесь помогут сказочные истории, ориентированные на конкретные проблемы. Эти истории помогут детям найти выход из сложных ситуаций, с честью выдержать любые удары судьбы.
Все истории, которые вы найдете в этой книге, являются проблемно-ориентированными. Иными словами, каждая из них предназначена для решения какой-то одной проблемы или нескольких сразу. Однако в русское название таких сказок закрадывается слишком большая однозначность, – как бы сказки «для проблем». Берешь ребенка «с проблемой», читаешь ему сказку, и – о чудо – да здравствует исцеление!
Английский же вариант звучит гораздо проще и мягче – problem-solving, (сконцентрированные на проблеме). Это говорит о том, что сказка, скорее, позволяет ребенку сосредоточиться на решении проблемы, показывает возможность, но не дает жесткие рекомендации. Ведь если нет двух одинаковых жизней, значит нет и общих на всех способов приближения к счастью.
Безусловно, каждая из этих историй имеет определенную направленность. Такая история – это рассказ об определенных ситуациях, схожих с теми, в которые часто попадает ребенок. Также в ней описываются чувства, возникающие у ребенка, которые могут быть связаны с совершенно различными событиями жизни.
Что могут дать такие истории детям?
Во-первых, они рождают у ребенка ощущение, что его понимают, что взрослых интересуют его проблемы, что вы не «стоите в стороне», а готовы оказать посильную помощь. Реакция ребенка на эти истории может оказаться для него единственным способом, которым он откроет вам свою душу, расскажет о своих трудностях.
Во-вторых, в результате работы с «помогающими» историями у детей формируется «механизм самопомощи». Они усваивают такой подход к жизни: «ищи силы для разрешения конфликта в себе самом, ты их обязательно найдешь, и ты наверняка победишь трудности». Таким образом, они начинают следовать основной идее наших историй: «в сложной ситуации необходимо искать ресурсы внутри самого себя, и это обязательно приведет к успеху».
В-третьих, истории представляют детям россыпи возможных вариантов выхода из сложнейших жизненных ситуаций. Они показывают детям, что выход есть всегда, надо только внимательно посмотреть, поискать, и окончание обязательно будет счастливым.
Сказочные истории, которые вы найдете в этой книге, имеют достаточно узкое и строгое определение – терапевтические метафоры. Этот термин возник и употребляется чаще всего в рамках НЛП, но нам кажется, что его использование не связывает нас каким-то одним подходом, и, следовательно, возможно провести его объективное рассмотрение.
Метафора – непростой термин по причине своей широкой распространенности и нечеткости употребления. Поэтому мы посчитали необходимым кратко изложить основные узловые элементы в теоретическом понимании метафоры, раскрывая специфику именно терапевтической метафоры.
Терапевтическая метафора – что это такое?
Метафора, в самых общих словах, это перенесение свойств одного объекта на другой по принципу сходства или контраста. «Задача метафоры – вскрыть смысл описываемого предмета», что она успешно делает, характеризуя словом, принадлежащим к одному классу, слово из совершенно другого класса.
Общеизвестно, что метафора представляет собой определенный способ мышления, ведь «перенос значения с известного на неизвестное (описываемое) – один из способов усвоения новой информации» [14. С. 70] Юбер и Мосс [см. 8] утверждали, что метафора выражает «ассоциацию по сходству». Наиболее распространенная точка зрения говорит о том, что метафора сравнивает одно с другим (два различных фрагмента действительности), взаимно обогащая их новыми смыслами [4, 6, 11].
С этим положением нельзя не согласиться. Однако метафора – не обычное сравнение. К.И. Алексеев справедливо замечает, что основное отличие сравнения от метафоры заключается в том, что при сравнении сохраняется понятийная структура классификации. Если мы говорим: «Этот человек ведет себя как лиса», то мы не меняем принадлежности человека классу людей, а лисы – к классу животных. Просто мы утверждаем, что человек здесь обладает определенными характеристиками, присущими лисе, – сравниваем.
Когда мы разгоряченно произносим: «Этот человек – лиса!», тогда для нас перестают быть важными классификационные отличия людей и животных. Мы строим новую классификацию, где данный человек и лиса стоят рядом. Мы создаем новый класс: «хитрые».
Здесь нельзя не упомянуть об О.М. Фрейденберг, рассматривающую метафору, как продукт распада семантически тождественного мифологического образа. В архаичном обществе «качество» объекта (та же хитрость) мыслилось как «двойник», неотъемлемый от него. Сказать «человек как лиса» здесь значило провести тождество между человеком и лисой, то есть построить семантически тождественный мифологический образ.
