– Любой гость был бы в таком же положении, – добавил Дэниел, надеясь, что мисс Уинтер не подумает, будто он оправдывается.
Она попыталась сказать что-то, сдержалась, возможно потому, что это было очередное «конечно». Он терпеливо ждал – она по-прежнему стояла у портрета третьего графа, – готовый просто смотреть на нее, но тут она наконец сказала:
– Спасибо.
Дэниел кивнул. Движение было грациозным, элегантным и светским – так он делал тысячи раз. Но в душе он был почти сметен волной облегчения. Это было унизительно. Вернее, лишало равновесия.
– Вы не из тех, кто может воспользоваться беспомощностью женщины, – сказала мисс Уинтер, и в этот момент Дэниел все понял.
Кто-то ранил ее. Энн Уинтер знала, что это означает – оказаться во власти кого-то более сильного и могущественного.
Дэниел ощутил, как что-то внутри закаменело от бешенства. Или печали. Или сожаления.
Он не знал, что испытывал в тот момент. Впервые в жизни его мысли были в смятении, путались, накладывались одна на другую, как бесконечно переписываемая история. Он понимал только то, что всеми силами пытается не прижать ее к себе. Тело помнило ее. Ее запах. Ее изгибы. Даже температуру ее кожи.
Дэниел хотел ее. Хотел бесконечно.
Но родственники ждали его к ужину. А предки смотрели сверху из рам, и она – женщина, которую он хотел, – наблюдала за ним с настороженностью, разбивавшей ему сердце.
– Если подождете здесь, – тихо сказал Дэниел, – я позову горничную. Она проводит вас в вашу комнату.
– Спасибо, – прошептала мисс Уинтер, слегка приседая.
Он пошел вперед по галерее, но, сделав несколько шагов, остановился. А когда повернулся, она стояла на том же месте.
– Что-то не так? – спросила она.
– Я просто хочу, чтобы вы знали… – резко бросил граф.
«Что? Что она должна знать?» Он и сам не понимал, почему заговорил.
Он вел себя глупо. Но уже сознавал это. Он стал глупцом с того момента, как встретил ее.
– Лорд Уинстед? – окликнула его мисс Уинтер после того, как прошла целая минута, а он так и не закончил фразы.
– Ничего, – пробормотал Дэниел и снова повернулся, ожидая, что ноги сами вынесут его из галереи. Но они не собирались его нести. Он стоял абсолютно неподвижно, спиной к ней, а внутренний голос вопил о необходимости двигаться. Сделать шаг. Убраться отсюда!
Но вместо этого Дэниел снова повернулся. Какая-то предательская часть души жаждала взглянуть на нее в последний раз.
– Как пожелаете, – тихо ответила мисс Уинтер, и прежде чем Дэниел сумел обдумать свои действия, оказалось, что он возвращается к ней.
– Совершенно верно, – выпалил он.
– Простите? – недоуменно спросила она. Очевидно, ей было очень неловко.
– Как пожелаю. Именно это вы сказали.
– Лорд Уинстед, не думаю…
Он остановился в трех футах от нее. Так, чтобы не дотянуться. Он доверял себе, но не полностью.
– Вам не стоит делать этого, – прошептала она.
Но он зашел слишком далеко.
– Я желаю поцеловать вас. И хотел, чтобы вы знали именно это. Я не собираюсь прикасаться к вам просто потому, что вы этого не хотите, по крайней мере сейчас… но если я не собираюсь прикасаться к вам, вам хотя бы следует знать, что я этого хотел.
Дэниел помедлил, глядя на ее губы. На ее губы – пухлые и дрожащие.
– И я по-прежнему этого хочу.
Он услышал, как мисс Уинтер тихо ахнула. Но, посмотрев ей в глаза, такие полночно-синие, что могли казаться черными, Дэниел понял, что она тоже хочет его. Он шокировал ее, это очевидно, но все же его чувства были услышаны.
Он не собирался целовать ее, уже поняв, что сейчас не время. Но он должен был дать ей знать. Она должна знать, как он этого хочет.
Сама Энн тоже хотела этого и призналась бы, если бы только позволила себе увидеть правду.
– Поцелуй, – повторил Дэниел голосом, горящим от с трудом сдерживаемого желания. – Поцелуй… я желаю его с силой, которая сотрясает мою душу. Понятия не имею, почему так желаю его, только почувствовал это в тот момент, когда увидел вас за фортепьяно. И это желание с каждым днем только усиливается.
Она сглотнула, и отблеск света заплясал на ее нежной шее. Но она ничего не сказала. Впрочем, тут нечего сказать. Он и не ожидал ответа.
– Я хочу этого поцелуя, – хрипло произнес Дэниел, – а потом захочу большего. Того, о чем вы даже не подозреваете.
Они стояли молча, не сводя глаз друг с друга.
– Но больше всего, – прошептал он, – я хочу поцеловать вас.
И тут голосом, почти не отличимым от вздоха, мисс Уинтер ответила:
– Я тоже этого хочу.
Глава 9
«Я тоже этого хочу».
Она сошла с ума.
Другого объяснения просто быть не может. Последние два дня Энн перебирала в голове все причины, по которым не может позволить себе желать этого мужчину. И теперь, в первый момент, когда они остались наедине, она сказала такое?
Ее рука взлетела к губам, то ли от шока, то ли потому, что в кончиках пальцев было больше здравого смысла, чем во всем остальном теле. Может, они пытались предостеречь ее от огромной, огромной ошибки.
– Энн, – прошептал Уинстед, обжигая ее взглядом.
Не мисс Уинтер. Энн. Он допускал вольности. Она не разрешала ему называть ее по имени. Но она не испытывала должной ярости. Потому что, когда он назвал ее «Энн», она впервые почувствовала, что это ее настоящее имя. Восемь лет она называла себя «Энн Уинтер», но для всего мира была просто мисс Уинтер. В ее жизни не было человека, который называл ее Энн. Ни единого человека.
Энн не была уверена, что сознавала это до нынешнего момента.
Она всегда считала, что снова хочет стать Аннелизой, вернуться к той жизни, в которой единственной заботой было выбирать платье каждым утром. Но теперь, услышав, как лорд Уинстед шепчет ее имя, поняла, что ей нравится женщина, которой она стала. Пусть ей не по душе события, которые привели к этому дню, пусть она по-прежнему боялась, что Джордж Кервель каким-то образом найдет ее и попытается уничтожить, но она нравилась себе!
Мысль была удивительной.
– Вы можете поцеловать меня только раз? – выдохнула она. Потому что действительно хотела этого. Хотела познать вкус совершенства, пусть и знала, что дальше идти невозможно. – Можете поцеловать меня один раз и больше никогда этого не делать?
Его глаза затуманились, и на секунду ей показалось, что он не ответит. Он сдерживался так отчаянно, что подбородок подрагивал, и единственным звуком было его натруженное дыхание.
