– Я не могу быть с вами, – повторила Энн так свирепо, что он невольно спросил себя, кого она пытается убедить. – Я не… такой человек…
Она отвела глаза.
– Я не подхожу вам, – обратилась она к окну. – У меня положение куда ниже, титула нет и я не…
Он ждал. У нее едва не вырвалось что-то тщательно скрываемое. Он был в этом уверен.
Но когда Энн заговорила, интонации изменились, и в тоне звучала решимость.
– Вы погубите меня. Пусть даже этого не хотите, но погубите, и я потеряю должность и все, что для меня дорого.
Говоря это, она смотрела ему в глаза, и он едва не съежился при виде пустоты, которую прочел в ее лице.
– Энн, – пообещал Дэниел, – я защищу вас.
– Не нужна мне ваша защита! – вскричала она. – Неужели не понимаете? Я научилась сама заботиться о себе, обороняться… – Она замолчала, прежде чем договорить: – Не могу я отвечать еще и за вас.
– Вам это необязательно, – ответил Дэниел, пытаясь найти смысл в ее словах.
Энн отвернулась:
– Вы не понимаете.
– Нет, – бросил он резко. – Не понимаю.
Да и как он может понять! Она хранила тайны, хранила в сердце, как крохотные сокровища, заставляя Дэниела, как чертову собаку, молить о подачках-воспоминаниях.
– Дэниел, – мягко начала Энн, и снова все так, словно раньше он никогда не слышал своего имени. Потому что чувствовал каждый звук, как ласку. Каждый слог падал на кожу поцелуем.
– Энн, – произнес он, даже не узнав своего голоса, хриплого и грубого от желания, и…
И прежде чем он успел сообразить, что делает, рывком притянул ее к себе и стал целовать так, словно она была водой, воздухом, самим его спасением. Он нуждался в ней с отчаянием, которое потрясло бы его до глубины души, если бы он позволил себе думать об этом.
Но он не думал. Не сейчас. Он устал от мыслей, устал от тревог. И хотел только чувствовать. Позволить страсти управлять этими чувствами, а чувствам управлять телом.
Хотел, чтобы она хотела его точно так же, как он – ее.
– Энн, Энн, – выдохнул Дэниел, лихорадочно дергая за жуткую шерсть ее ночной сорочки. – То, что ты со мной делаешь…
Она заткнула ему рот, не словами, а телом, прижавшись к нему с поспешностью, равной его собственной. Ее руки рвали его рубашку, расстегивая, разводя планки в стороны, пока он не ощутил их на своей коже.
Такого он вынести не мог. И с гортанным стоном то ли поднял, то ли повернул ее, пока оба не повалились на кровать. Теперь Энн была точно там, где он хотел ее видеть. Хотел целую вечность. Под собой, чтобы ее ноги мягко обхватили его бедра.
– Я хочу тебя, – вырвалось у него, хотя вряд ли она в этом сомневалась. – Хочу всю, как только может мужчина хотеть женщину.
Его слова были грубыми, но ему они нравились. Это не романтика. Это чистая потребность. Энн едва не погибла. Он может погибнуть завтра. И если это случится, если придет конец, и он не успеет отведать рая…
Дэниел едва не сорвал с нее сорочку.
И тут… остановился.
Он остановился передохнуть, просто посмотреть на нее, насладиться поразительным совершенством ее тела. Ее груди вздымались и опадали с каждым вздохом, и он дрожащей рукой сжал одну, едва не содрогаясь от блаженства, испытанного при одном лишь простом прикосновении.
– Ты так прекрасна, – прошептал он.
Энн, должно быть, слышала эти слова раньше, тысячу раз, но он хотел, чтобы она услышала их от него.
– Ты так…
Но он не закончил, потому что красота – это далеко не все. Но он не мог выразить словами то, что ощущал, объяснить все причины, по которым его дыхание учащалось каждый раз, когда он видел ее.
Ее руки поднялись, чтобы прикрыть наготу. Энн вспыхнула, и это напомнило ему, что подобные вещи для нее внове. Он и раньше занимался любовью с женщиной, возможно, чаще, чем был готов признать, но подобное было в первый раз… она была первой…
Он не мог объяснить разницу, но у него никогда не было ничего подобного.
– Поцелуй меня, – прошептала Энн. – Пожалуйста.
Он повиновался и сдернул рубашку через голову перед тем, как лечь на нее. Голая кожа к голой коже.
И стал целовать ее, крепко, глубоко, губы и шею, ложбинку между ключицами, и наконец, с наслаждением, напрягшим каждую мышцу в его теле, поцеловал грудь. Энн тихо вскрикнула и выгнулась под ним, что Дэниел принял за приглашение поцеловать и другую грудь. Целовать, сосать и прикусывать, пока не побоялся, что потеряет над собой контроль.
Господи боже! А ведь она даже не прикоснулась к нему! Панталоны были полностью застегнуты, и все же он едва не излился. Такого не случалось с тех пор, как он был зеленым мальчишкой.
Он должен войти в нее. Оказаться в ней. Сейчас. Это уже было за границей любого желания. Любой потребности.
Первобытный порыв родился в душе, словно сама его жизнь зависела от того, сделает ли он эту женщину своей. Если это безумие, значит, он безумен.
Из-за нее. Он безумно хочет ее, и отчетливо сознавал, что это никогда не кончится.
– Энн, – простонал Дэниел, помедлив секунду, чтобы перевести дыхание. Лицом он уткнулся в нежную кожу ее живота и вдыхал ее запах, борясь за контроль над своим телом. – Энн. Ты нужна мне. – Он поднял голову: – Сейчас. Ты понимаешь?
Он встал на колени и уже принялся расстегивать панталоны, и тут она сказала:
– Нет.
Его руки замерли.
«Нет» – это значит, она не поняла? «Нет» – это значит, не сейчас? Или «нет, не…»
– Не могу, – прошептала Энн и потянулась за простыней в отчаянной попытке прикрыться.
Господи, только не это «нет»!
– Прости, – продолжала она с мучительной тоской. – Мне так жаль. О боже! Мне так жаль.
Она в панике вскочила с постели и принялась обертываться простыней. Но Дэниел прижал край, и Энн вновь отбросило на кровать спиной вперед. Но все же она продолжала дергать простыню, повторяя:
– Мне так жаль…
Дэниел все еще пытался отдышаться, хватая губами воздух и молясь, чтобы хоть это облегчило боль в паху. Он зашел так далеко, что не мог даже думать связно, не говоря уже о том, чтобы произнести целое предложение.
– Мне не следует этого делать, – пробормотала Энн, все еще стараясь прикрыться чертовой простыней. Но в этом случае она не могла отойти от края кровати. Он вполне способен дотянуться до нее: его руки были достаточно длинными. Мог обнять ее за плечи и оттащить назад, заманить в свои объятия. Мог заставить ее извиваться и метаться от наслаждения, так что она не вспомнит даже своего имени. Это он умел.
И все же он не двигался, превратившись в чертовски глупую статую, возвышавшуюся на кровати. Он стоял на коленях, сжимая застежки панталон.
