И едва ли Ламартин решил прибрать к рукам состояние его сестры. Скорее всего, он вознамерился преподать девочке урок. Так стоило ли вставать между мужем и женой? Пусть Лили поживет несколько дней в крестьянской хижине, пусть подрастеряет спесь, а потом муж за ее же деньги подыщет для них более приличное жилье.
Как бы там ни было, он, Жан-Жак, ничего не потерял, а только приобрел. Приобрел очень дешевого управляющего, который, похоже, думает, что разбирается в виноградарстве. Но если вдруг случится чудо и дела пойдут на лад… О, тогда можно будет вернуться к прежнему образу жизни.
А вот если денег не будет… Герцог тяжко вздохнул. Тогда Виолетта найдет себе другого покровителя. Ах, красавица Виолетта! Ради нее он готов был на все, и она, чертовка, прекрасно об этом знала.
Жан-Жак грустно улыбнулся и поднял бокал за здоровье красотки Виолетты.
– За тебя, моя сладкая, – пробормотал Жан-Жак. – За тебя и за сладкое будущее. – Допив коньяк, он швырнул бокал в камин – на счастье. И тут же об этом пожалел, так как хрусталь был дорог.
Достав из буфета другой бокал, герцог потянулся к бутылке с коньяком и стал строить планы на парижское будущее.
– Как это, мы не остаемся?! – закричала Лили, подбоченившись. – Вы с ним что, уже успели поругаться? Нет, я никуда не поеду. Вы ведь сказали, что поможете моему брату, вы обещали… Вы не можете нарушить свое слово! Это… Это бесчестно! У вас, конечно, нет ни капли чести и никогда не было, но я все же думала о вас лучше! О, что вы сделали с моим доверием?! Вы оказались именно таким, каким я вас всегда считала. Вы грязное животное! Вы хам и невежа! – Лили топнула ногой.
– Тихо, Элизабет, – с ноткой угрозы в голосе сказал Паскаль. – Прекратите кричать и послушайте.
– Не буду я вас слушать! Почему я должна вас слушать? Вы просто придумаете какое-нибудь жалкое оправдание своему самодурству и потащите меня Бог знает куда!
– Я всего лишь намерен отвезти вас к дому, что находится у подножья холма, перед въездом в город. Ваш брат предоставил нам этот коттедж, и если вы сейчас же не прекратите этот концерт, то я потащу вас туда волоком. А сейчас… Забирайтесь на сиденье.
Лили замерла на мгновение.
– Так мы остаемся?! – воскликнула она, не веря своему счастью.
– Да. По крайней мере до той поры, пока я не осмотрю виноградники.
– Но почему мы не остановимся в замке? И что вы имеете в виду под коттеджем? – Лили прищурилась, заподозрив неладное. – Вы ведь не имеете в виду жалкую хижину, в каких живут крестьяне? Вы, должно быть, хотели сказать, что Жан-Жак сдал нам дом где-то неподалеку. Как любезно с его стороны… Он очень милый, вы согласны?
– Когда я называл этот дом «коттеджем», я имел в виду один из тех домиков, в которых живут небогатые крестьянские семьи. Приготовьтесь к худшему. Потому что ваш брат дал понять, что дом находится не в лучшем состоянии. Поскольку же я согласился остаться только при условии, что смогу вылечить виноградники, лучше бы вам помолиться о том, чтобы вблизи они выглядели лучше, чем издали. – Паскаль кивнул на экипаж. – А теперь полезайте на козлы или забирайтесь на пассажирское сиденье. Но делайте это поскорее, потому что вот-вот стемнеет.
Решив, что не доставит негодяю удовольствия от нее отдохнуть, Лили забралась на козлы. Фасолинка ласково прижалась к хозяйке – словно хотела ее утешить и защитить от бессердечного и никчемного мужа. Впрочем, Лили была уверена, что брат позаботился о ее комфорте, и потому к «худшему» готовить себя не собиралась. Жан-Жак, наверное, подумал, что семейную жизнь лучше начинать в отдельном жилище, поэтому и предоставил им этот дом.
Лили нахмурилась, пытаясь вспомнить, не говорил ли брат чего-то об иной недвижимости в Сен-Симоне, кроме самого замка. Но Жан-Жак совсем не обладал деловой хваткой и, скорее всего, просто не счел нужным рассказать ей о пустующем доме.
Вскоре они проехали по мосту над поросшим травой рвом и начали съезжать с холма. Лили все это время молчала; молчала и тогда, когда Паскаль свернул не на узкую дорогу даже, а тропинку, уходившую вправо. Увидев ветхую хижину, Лили раскрыла рот – и замерла на мгновение. Потом в ужасе вскрикнула.
– Вот мы и дома, – сообщил негодяй. Спрыгнув с козел, он протянул ей руку.
– Нет, не может быть… – пролепетала Лили. – Не может такого быть. Это просто шутка.
– Вовсе не шутка. И если вы сию же минуту не слезете со своего насеста, то вам придется провести ночь на улице. А ночь, судя по всему, будет прохладной. – Паскаль снова протянул к ней руки. – Давайте сюда Фасолинку. Пусть побегает. Не думаю, что она убежит слишком далеко.
Опустив щенка на землю, Паскаль протянул руку жене, но Лили, насупившись, отвернулась.
– Элизабет… – Паскаль чуть повысил голос. – Дайте мне руку.
Лили повиновалась, но вовсе не потому, что вдруг сделалась послушной; просто она пребывала в шоке. Ведь эта хижина… О боже, такая могла бы привидеться ей в кошмарном сне! Это была лачуга с грязными, затянутыми паутиной окнами и со ставнями, висевшими на одной петле.
– Вот и хорошо, – сказал Паскаль. – А теперь давайте посмотрим, что это за дом. Скоро здесь появится слуга вашего брата с самым необходимым, но мы должны навести хоть какой-то порядок, не дожидаясь его прихода. – Паскаль снял с запяток дорожный сундук жены и, взвалив его на плечо, понес к дому.
Тяжко вздохнув, Лили поплелась следом за мужем. К горлу ее подступила тошнота.
– Дверь на замке, – констатировал Паскаль, подергав ручку. – Как же я не догадался попросить ключ? Но ничего страшного. Попробуем проникнуть в дом из амбара.
Паскаль зашел за угол и уже через несколько распахнул входную дверь. Пригнувшись, чтобы не задеть за притолоку, Лили переступила порог. Сделав шаг-другой, осмотрелась. В голове не укладывалось, что в этом месте ей предстояло жить. Повсюду висела паутина, а воздух был ужасно затхлый, что неудивительно.
Лили снова осмотрелась. Стены тут были выложены из необработанного камня, и мелкие обломки этого камня усыпали весь пол, покрытый, к тому же, толстым слоем белой пыли. В углу комнатки находился камин, черный от копоти, а над необструганной доской, служившей каминной полкой, копоть, как видно, накапливалась много лет.
За этой маленькой комнатой находилась вторая, побольше, но с такими же стенами. Посреди комнаты стоял огромный дощатый стол, а на одной из стен, прямо посередине, висел ручной рукомойник, под которым, на грубо сколоченном столике, стоял таз. В этой комнате также имелся очаг, только гораздо больше, чем в первой, и на решетке стоял над жаровней старый-престарый чайник. К восточной стене были приделаны ступени, но перил не было. И оказалось, что лестница вела на довольно просторную галерею; там валялся тонкий тюфяк – и больше ничего.
Через несколько минут негодяй принес из амбара дрова и занялся растопкой камина в большой комнате. Его, конечно, нисколько не заботило ни то, что она, его жена, думала, ни то, что она чувствовала. Он стоял на коленях перед камином, заталкивая в него деревяшки и бумагу, и вид у него был такой, словно он получал огромное удовольствие от того, что делал.
