Элизабет сделалась колючей как еж в тот самый день, когда он решил устроить ей сюрприз и пришел пораньше. Паскаль не понимал, что могло так ее расстроить, разве что его неудачная шутка по поводу фермерского сына. Впрочем, она и до его прихода уже была не в себе…
Паскаль вновь и вновь мысленно возвращался к той ситуации и в конце концов пришел к выводу: Лили, наверное, что-то замышляла против него и в ее планах каким-то образом был задействован брат, но каким – непонятно. Наверное, все оказалось бы проще, если бы ему было наплевать, как к нему относилась жена, – но, увы… Теперь он отчетливо понимал, что Лили ему небезразлична, и это очень усложняло ситуацию!
И – словно этого было мало! – на Паскаля навалилась другая напасть. Он вполне осознанно ограждал себя от общения с женщинами в течение очень долгого времени, и это никогда не доставляло ему неудобств. Но, с другой стороны, ему никогда не приходилось жить с женщиной бок о бок, – если, конечно, не считать родственниц. Но Лили – совсем дело другое. Она стала неотъемлемой частью его жизни, и жилище их было таким маленьким, что скрыться от нее не было никакой возможности.
Похоже, он больше не мог держать в узде животные инстинкты. Когда по вечерам Лили что-то шила перед очагом, Паскаль украдкой любовался нежными округлостями ее грудей. И она приходила к нему во сне – дразнила сочными губами, обнимала, льнула к нему… О, женщина! Необъяснимое явление, вечная загадка!
Хотя угрозы заморозков давно миновали и лозе больше ничего не грозило, Паскаль продолжал спать под открытым небом, ибо чувствовал себя тем самым похотливым животным, каким и считала его Лили. Он предпочитал не рисковать, поскольку не был уверен в том, что сможет сдержаться, если на него в очередной раз накатит желание. Ох, если бы только он мог взять назад свою клятву – клятву, которая обрекла его на эти адские муки…
Впрочем, если бы он даже взял свои слова обратно, это ничего бы не изменило, потому что Лили определенно не испытывала к нему ни малейшей симпатии. И, как ни странно, его это очень задевало.
Закончив прищипывать побеги, Паскаль выпрямился, потирая спину. Что он станет делать, когда придет зима? Будет с коровами спать?
– Эй, Ламартин, заботы спину гнут?
Паскаль обернулся на голос. Пьер Маршанд стоял чуть выше по склону, и по его раскрасневшемуся добродушному лицу стекал трудовой пот.
– Выше нос, месье! Идите к нам! Перекусим хлебом и вином. Мужчине не пристало трудиться натощак! – Пьер приблизился и хлопнул Паскаля по плечу мясистой ладонью. – Отчего это вы никогда с собой еду не берете? Вашей жене не нравится вас кормить? Взгляните, что жена Клюбера завернула ему с собой на память! – Пьер взял тощую колбаску за кончик и помахал ею под дружный смех других виноградарей.
Паскаль ухмыльнулся.
– Благодарю. Не сомневаюсь, что мадам Клюбер прекрасно разбирается в колбасе.
Слова Паскаля были встречены дружным взрывом смеха.
– Да, возможно. Но видели бы вы, что моя жена может сделать со славной толстой колбасой, – заявил Маршанд. Живот его сотрясался от смеха, когда он протянул Паскалю стакан с вином. – Она просто гений. И я тоже гений.
– Может, ты и гений, – сказал юный Алан Ласкард, который уже успел перекусить и собрался возвращаться к работе, – но у Клюбера жена на восьмом месяце, что говорит о высоком качестве колбасы.
– Ха! – воскликнул Пьер. – Да что тебе об этом знать, Алан? Тебе ведь всего шестнадцать. Молоко на губах не обсохло. У тебя, наверное, и женщины еще не было.
Алан покраснел до корней волос, и Паскаль тут же проникся к нему симпатией.
– Я бы на твоем месте не обращал на них внимания, – сказал он парню. – Они просто завидуют твоей молодости. Неудивительно, что лоза так дружно идет в рост. – Паскаль повернулся к работникам постарше. – Навоз ей пришелся по вкусу.
– А… дерьмо?… – протянул Клюбер, словно смакуя бранное слово. – Лучше его нет ничего.
И смех снова прокатился по виноградникам. Паскаль чувствовал себя своим среди этих людей. Он был благодарен им за то, что они приняли его в свою компанию. Но самое главное – они хоть ненадолго отвлекли его от мыслей, не дававших покоя ни днем, ни ночью.
Сегодня у Лили был особенный день. Помимо писем на имя Паскаля, которых каждый день приходил целый ворох из самых разных мест, пришло письмо, адресованное ей лично. От Жан-Жака. Дрожащими руками она раскрыла его, быстро прочла – и тотчас же ухватила суть. Жан-Жак возвращался! Он сумел раздобыть деньги, причем – гораздо больше, чем рассчитывал, поэтому был очень доволен и самим собой, и жизнью.
Лили улыбнулась и прижала письмо к груди. Она подозревала, что благодушие Жан-Жака было вызвано не только тем, что брат сумел найти деньги, но и тем, что он побывал в своем любимом Париже и встретился с друзьями. Лили знала, как много для него значили друзья. Жан-Жак любил людей, и они отвечали ему взаимностью. А вот ее, Лили, никто никогда не любил… Наверное, потому, что характер у нее скверный. А уж язык у нее… От него одни только беды!
Впрочем, Лили не так уж плохо чувствовала себя в одиночестве, тогда как Жан-Жак не мог обходиться без общества. В одиночестве он увядал, как цветок без солнца. О, как же страдал ее бедный братец в Сазерби-Парк! Ведь он привык к тому, что все его любили и восхищались им… Лили же в этом не нуждалась и не рассчитывала на то, что ее будут любить, и поэтому в Сазерби-Парк находила себя вполне сносно. Более того, она терпеть не могла лесть, поскольку знала, что за фальшивой похвалой всегда скрывается желание получить какую-то выгоду.
Лили вздохнула, сняла фартук и отвела Фасолинку в амбар – чтобы не убежала. Ее муж тоже получил письмо от Жан-Жака, и она знала, что он давно ждал этого письма, поскольку не получал от ее брата никаких вестей все пять недель, что герцог был в отъезде. Паскаль, верно, считал Жан-Жака неудачником. Так пусть негодяй сейчас лопнет от злости, пусть узнает, что ее брат все так замечательно устроил…
Решив, что надо передать письмо брата немедленно, Лили направилась к виноградникам, но, не сделав и пяти шагов, остановилась. Может, пусть письмо подождет до вечера? Готова ли она вновь увидеть Паскаля полуобнаженным? Стоит ли подвергать себя очередному испытанию?
Подумав немного, Лили решила: чему быть, тому не миновать. И отправилась в путь.
Впрочем, увидит ли она негодяя полуголым или нет – особой разницы не было. Муки желания терзали ее почти непрестанно с той самой минуты, как с ней случился этот проклятый «солнечный удар». Она лишь надеялась, что огонь, вспыхнувший внезапно, так же внезапно и погаснет. Но, увы, теперь вся ее жизнь превратилась в сплошную пытку: негодяй был ее заклятым врагом – но при этом от одной лишь его улыбки по телу растекалось сладостное тепло, а ноги становились как ватные… Что уж там говорить о случайных прикосновениях! А по ночам Лили просыпалась, тоскуя по его ласкам. Собственное тело ее предавало! Она чувствовала себя грязной и жалкой и была самой себе противна.
