Лили уже неплохо освоилась с работой травницы. Она научилась собирать и высушивать растения, а недавно начала самостоятельно готовить настойки и мази. Теперь в их домишке все время пахло чем-то особенным. Впрочем, Паскаль предпочел бы забыть тот день, когда Лили, прочитав о полезных свойствах боярышника, решила собрать его цветы. Беда в том, что цветы боярышника, в отличие от плодов, имели запах тухлой рыбы, который только усилился, когда Лили растерла цветы в ступке. Этот ужасный запах пропал лишь на третьи сутки проветривания. К счастью, Лили подобной ошибки больше не совершала, и Паскаль уже начал задаваться вопросом: а не обладала ли его жена истинным даром целительницы? Это объяснило бы необычайную быстроту обучения, а также ее выдержку и полное отсутствие брезгливости во время лечения. К тому же она видела ауры…
– Скажите, Лили, – спросил он, затыкая пробкой очередную бутылку, – а как давно вы видите цвета? Это у вас от рождения или недавно появилось?
– Право, не знаю… Я редко попадала в руки к докторам, но я помню один случай. Мне тогда было десять лет, у меня была лихорадка, и очень болело горло. – Нахмурившись, Лили вздрогнула и обхватила себя за плечи. – Пожалуй, тот случай был единственный. Руки у того человека были грязные, и от них исходил какой-то мерзкий коричневый свет. Ох, я ужасно не хотела, чтобы он до меня дотрагивался…
Чуть помолчав, Лили с усмешкой закончила:
– И я закатила такую истерику, что он вынужден был уйти и забрать с собой своих пиявок. После этого я почти сразу же выздоровела.
– Я рад, что вам хватило благоразумия закатить истерику.
«Выходит, у нее этот дар – от природы. Что ж, можно было бы догадаться…» – подумал Паскаль.
А Лили, поежившись, проворчала:
– После этого падре Меллит так отстегал меня розгами, что я четыре дня сесть не могла.
Паскаль замер с бутылкой в руке.
– Падре Меллит стегал вас розгами? – пробормотал он с удивлением.
– Да, разумеется. Думаю, это было его любимым времяпрепровождением. Если не считать молитв, конечно. Всякий раз, когда я делала что-то не так, глаза его загорались, – и вот я уже в часовне… Стою спиной к падре, стою, перегнувшись через ограду алтаря с задранными юбками… А он, стегая меня, не уставал повторять, что розга жжет нагую плоть в двадцать раз сильнее, чем через ткань – даже если это всего лишь тонкая нижняя юбка. Кстати, мой отец, наказывая меня, никогда не задирал мне нижнюю юбку. Я думаю, падре Меллит меня ужасно не любил. Паскаль, почему вы так побледнели? Жан-Жаку доставалось куда больше, чем мне. Скажите, вас ведь, конечно, тоже наказывали розгами?
– Нет, не наказывали! – заявил Паскаль, с трудом сдерживая гнев. Если бы падре Меллит оказался сейчас здесь – ему бы не поздоровилось! – Продолжайте, Лили, – процедил он сквозь зубы.
– Да мне и добавить-то больше нечего. После порки падре Меллит всегда становился добрее. Даже давал мне конфету или гладил меня как собаку, говоря, что Бог меня простит, если я буду хорошей девочкой. Но мы с ним оба знали, что я никогда не буду хорошей девочкой. Однако я притворялась, делала вид, что верю ему. Потому что если бы не притворялась, меня бы снова выпороли. Уж этот-то урок я усвоила. И тогда он улыбался… Ох, видели бы вы эту его жуткую улыбку!..
Паскаль кивнул, глядя в пол. Он боялся поднять на Лили глаза – чтобы она не увидела охватившую его ярость! И теперь стало ясно: ее отношение к Богу вполне оправданно.
– Это все? – спросил Паскаль.
– Нет-нет, – сказала Лили. – Потом наступало самое худшее. Хотя тогда… По крайней мере, тогда тело мое было прикрыто платьем. Я должна была повернуться лицом к алтарю и снова перегнуться через ограду в знак покорности Богу. А отец Меллит читал надо мной очистительную молитву. И, читая, он тер мой высеченный розгами зад чем-то твердым и противным.
– Что он делал?! – воскликнул Паскаль.
Лили передернула плечами – словно от озноба.
– Он водил по мне… чем-то твердым. Я думаю, это было распятие, хотя не уверена. И потом он опускал ладонь на то место, которое стегал розгами, и читал «Санктус». Мне всегда при этом делалось ужасно стыдно – как бы я ни старалась внушить себе, что все это ничего не значило.
– Как долго это продолжалось? – Паскаль с силой стиснул бутылку, так что костяшки пальцев побелели.
– Мой отец заставил его прекратить порки, когда мне исполнилось четырнадцать. Я думаю, падре Меллит был в ярости от того, что теперь он мог только сажать меня на хлеб и воду и заставлять всю ночь читать молитвы. Коффи пыталась защитить меня, но ей не всегда это удавалось.
Лили всхлипнула и, утирая слезы, пробормотала:
– Даже не знаю, зачем я вам все это рассказала. Должно быть, вы считаете меня вздорной и глупой. Я вижу, что вы злитесь.
Паскаль ответил не сразу и осторожно поставил бутылку на стол – боялся ее разбить. Затем в три шага преодолел разделявшее их с женой расстояние и упал перед ней на колени. Прижав Лили к себе, он молча гладил ее по волосам, а она тихо плакала, изредка всхлипывая.
Был ли он зол? Еще как! Но не мог же он ей сказать, почему так разозлился… Лили была так наивна, так невинна, и он мог лишь радоваться ее невинности и удивительной наивности. К счастью, она не понимала, что на самом деле проделывал с ней Меллит. Распятие?… Едва ли это было распятие… Но Лили не следовало об этом знать. Она и так слишком много пережила.
Минут через пять Лили успокоилась, и Паскаль, убрав волосы с ее лица, с ласковой улыбкой спросил:
– Теперь лучше?
Лили подняла голову и взглянула на мужа. Его темные глаза смотрели на нее с сочувствием и нежностью, и ей вдруг снова захотелось расплакаться.
– Мне действительно лучше, – сказала она. И теперь уже окончательно успокоилась. Тихонько вздохнув, она добавила: – Но я все равно чувствую себя ужасно глупо из-за того, что рассказала вам об этом.
– Не надо огорчаться, – прошептал Паскаль, взяв ее лицо в ладони. – То, что делал с вами падре Меллит… Такое невозможно простить. Действия этого больного не имели никакого отношения к Богу, и вы, Лили, должны были бы уже это понять. Поверьте, я никогда не слышал из уст священника такого бреда. Вы можете себе представить, чтобы отец Шабо говорил нечто подобное и вел себя подобным образом?
Лили утерла рукавом глаза и даже вымучила улыбку. Она успела проникнуться симпатией к отцу Шабо – тот заглядывал к ним по вечерам, справляясь о тех окрестных жителях, которых лечил Паскаль. А иногда они просто болтали за ужином о всяких пустяках. И отец Шабо никогда не устраивал теологических диспутов.
– Нет, такое трудно представить, – согласилась Лили. – Но он и не похож на священника. Он скорее похож на толстенького брата Тука, приятеля Робин Гуда. Брат Тук был такой же любитель пошутить. И по нему не скажешь, что он ставит духовные ценности выше земных благ, верно?
– Он именно такой, каким и должен быть настоящий пастырь. Иначе как же найти общий язык со своей паствой?
