– Как было бы хорошо, если бы пристань сейчас под ними провалилась и их обоих затянула бы океанская пучина.
Через несколько минут Коффи помогла ей одеться, после чего Лили уселась за завтрак, но сумела съесть лишь кусочек хлеба – она совершенно потеряла аппетит при мысли о том, что вскоре ей придется предстать перед отцом. Единственным утешением являлась лишь ее твердая уверенность в том, что наказания не избежать и негодяю Ламартину; причем наказание это будет скорым и беспощадным! Однако и ей грозило наказание… Ведь и отец, и падре Меллит сочтут ее поступок непростительным, и суд их будет столь же скорым, сколь и суровым.
Лили намеренно медленно жевала хлеб, стараясь оттянуть неизбежное, а также пытаясь досадить негодяю Ламартину, который, конечно же, уже терял терпение, ожидая ее.
Дышать морским воздухом на палубе Лили не пожелала, поэтому все время просидела в каюте. Причем особой разницы между сидением в карете и сидением в каюте она не увидела – разве что в каюте она была, к счастью, избавлена от общества негодяя, поскольку тот вместе со своей «тенью» постоянно находился на палубе.
– А сейчас, детка, – сказала Коффи, посмотрев в иллюминатор, – нам надо немного поболтать.
Лили вымучила улыбку.
– Поболтать? О, дорогая Коффи, что-то мне подсказывает, что ты собираешься отчитывать меня.
– Нет-нет, детка, всего несколько советов. Когда мы приедем в Сазерби-Парк, наверняка поднимется шум и…
– А как же иначе? – перебила Лили. – Этот негодяй вполне заслужил то, что его ждет.
– Я в этом не сомневаюсь. Но сейчас меня беспокоит вовсе не месье Ламартин. Хочу напомнить тебе, что ты сама во всем виновата, поэтому…
– Я и не рассчитываю выйти сухой из воды, – снова перебила Лили. – Меня, конечно, накажут, но, слава богу, я уже слишком взрослая для того, чтобы падре меня порол. Я думаю, что меня просто отругают… и этим все закончится. – Она улыбнулась и добавила: – Еще, возможно, меня посадят на хлеб и воду на неделю или на две. И, наверное, придется прочесть множество покаянных канонов. А что еще они могут со мной сделать? Тебе же самой не о чем волноваться, Коффи. Я ясно дам им понять, что ты тут ни при чем, что я сама решила посетить монастырь и даже потребовала, чтобы ты осталась дома, когда я пойду на прогулку.
– После этого твой отец может запретить тебе вообще куда-либо выезжать из поместья, а о поездке в Сен-Симон и говорить нечего, – язвительно заметила старая няня. – И кто будет в этом виноват? Подумай, сколько времени пришлось потратить на то, чтобы убедить его светлость разрешить тебе навестить сводного брата. И что ты сделала?… При первой же возможности бросилась осуществлять одну из своих безумных затей…
Лили придала своему лицу выражение глубокого раскаяния.
– Наверное, я и впрямь не очень-то хорошо все обдумала. Но папа никогда не станет связывать мой визит в аббатство с Жан-Жаком. С чего бы?
Коффи сокрушенно покачала головой, и гроздь вишен на ее шляпе замоталась из стороны в сторону.
– Ох, напрасно я позволила тебе эту авантюру… Мне надо было проявить настойчивость. Жили бы себе в Сен-Симоне и никуда бы не выезжали. И тогда ничего подобного не случилось бы. Но я поддалась на уговоры, и мы среди ночи, словно воровки, уехали невесть куда, чтобы искать невесть кого…
– Но я же все сообщила Жан-Жаку! – возмутилась Лили. – Я оставила ему записку, в которой все подробно объяснила.
– Что ты ему объяснила? Что отправилась искать волшебное средство, способное вернуть его земли к жизни? Разве это можно считать объяснением? Скажу тебе больше: я не думаю, что такая разумная и хорошо воспитанная девушка с такой хорошей родословной должна слушать всякие сказки о волшебных дарах. Тебе ведь не десять лет, а двадцать два года!
– Я и не слушала всякие сказки, – пробурчала Лили. – Я искала ботаника. А вся та чепуха, о которой ты говорила, сидит не у меня в голове, а в голове отца Шабо.
– Как бы там ни было, тебе давно пора замуж. Жила бы с мужем, детишками, заботилась бы о них… А ты вместо этого влезаешь в такие дела, с которыми едва ли сможешь справиться. А теперь и вовсе чуть себя не погубила. Только с тобой, детка, могло такое приключиться. Никогда не слышала, чтобы кто-то в монастыре попытался обесчестить девушку!
Лили с удивлением посмотрела на няню.
– То есть если ты в монастыре, то тебе бояться нечего? Пусть насилуют, Бог все простит?
– Не богохульствуй, моя девочка. Ни к чему хорошему это не приведет. И советую тебе попридержать язык, когда будешь говорить с отцом.
– А почему, смею спросить, ты держала язык за зубами все эти дни? Только для того, чтобы именно сейчас выложить все, что думаешь обо мне?
– Потому что именно сейчас мне представилась последняя возможность поговорить с тобой, детка, наедине. Ведь эти двое, к счастью, ничего не слышат…
– Не глупи, Коффи. Ни один из них ни слова не знает по-английски.
– Вот и хорошо. Если принять во внимание все те слова, что ты говорила о месье Ламартине, да еще – в присутствии монаха…
Лили усмехнулась.
– Это ты о моем предположении относительно его происхождения? О том, что я думаю о его родословной, вернее – о полном отсутствии таковой?
– Нехорошо говорить о том, что кто-либо, возможно, родился вне брака, – назидательно заметила Коффи. – В глазах Господа мы все равны, какими бы ни были обстоятельства нашего рождения.
– А вот падре Меллит так не считает. И если верить моему отцу, то перед лицом Господа равны только пэры королевства, предпочтительно – рангом не ниже графа.
– И все же нехорошо намекать на то, что тварь Божья явилась на свет нежеланной. А ведь именно так ты сказала о месье Ламартине.
– Ничего не знаю насчет его родителей. Хотели они его или нет – дело темное. Но вот я точно не хочу иметь с ним ничего общего, – проворчала Лили.
– Что ж, тебя можно понять. Впрочем, вскоре все закончится. Но Лили, детка, тебе и в самом деле стоит следить за тем, что ты говоришь. Ведь даже если этот человек и не может тебя понять, – нехорошо говорить, что ты мечтаешь о том, чтобы он вернулся в ту парижскую канаву, откуда вылез.
– Но у него же явный парижский акцент! – Лили презрительно фыркнула.
– И все равно нельзя насмехаться над теми, кому в жизни повезло меньше, чем тебе. К тому же он говорит очень правильно, как хорошо образованный человек. Ты неприятно меня удивила, когда сказала о нем… такую гадость.
– Коффи, ты что, забыла, что он пытался меня изнасиловать?! Как ты можешь после этого его защищать?!
– Я его не защищаю. Я лишь говорю, что тебе надо поработать над своими манерами. И не тебе судить о том, что монахи аббатства Святого Кристофа могут думать по поводу его ухода. Право, детка, я даже представить не могу, где ты научилась… некоторым словам…
