Ближе к вечеру приехал слуга миссис Уонн, забравший больную собаку. Вскоре миссис Бикмор зажгла лампы и подбросила дров в камин. А баронесса вдруг заявила, что больше не может смотреть на внучку, вышагивающую по комнате, и ушла к себе.
Но Анджелина все ждала и ждала: ей не терпелось сообщить отцу хорошие новости. Когда же входная дверь, наконец, отворилась, она почувствовала слабость в ногах и поспешно уселась. А отец о чем-то говорил с миссис Бикмор, очевидно, раздеваясь при этом. Анджелина медленно досчитала до десяти, но все равно не смогла успокоиться. Не смогла даже после того, как сделала три глубоких вдоха.
Взглянув на бархатный кошель-мешочек, Анджелина вдруг вспомнила, что ни разу не прикасалась к нему, после того как бросила на диван, но сейчас, глянув на него, успокоилась. И внезапно улыбнулась, вспомнив про Харрисона. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что она нарушила одно из главнейших светских правил? Ведь леди и джентльмены ни в коем случае не должны заниматься ремеслами и торговлей… Но она все же рискнула – и добилась своего!
– Добрый вечер, Анджелина. Как ты в этот дождливый день?
Девушка тотчас поднялась.
– Все очень хорошо, папа. И для тебя, и для меня!
Отец положил газету на свое любимое кресло, затем подошел к небольшому столику и налил себе портвейна из хрустального графина.
– Говоришь, хорошо? Но разве ты сейчас не должна готовиться к балу?
– Я ждала твоего возвращения, папа.
– Приятно слышать, дорогая. – Мистер Рул взял газету и уселся в кресло. – Мы сегодня поужинаем дома? Или на каком-то балу будет ужин?
– По-моему, мы ужинаем дома, папа.
– Прекрасно! Так мне больше нравится. – Мистер Рул кивнул и сделал глоток портвейна.
И тут Анджелина поняла, что больше не может ждать. Взяв с дивана бархатный мешочек, она сказала:
– Папа, у меня кое-что для тебя есть.
Он отложил газету и с любопытством взглянул на Анджелину. Взяв у нее мешочек, пробормотал:
– О, какой тяжелый… Что тут у тебя?
– Открой же… – Девушка снова начала волноваться.
Мистер Рул развязал тесемки и заглянул внутрь.
– Господи милостивый! – воскликнул он. – Откуда?! Как ты это раздобыла?
Анджелина понимала, что отец ошеломлен. Она и сама несколько часов назад испытала то же самое.
– Я продала свои работы: веера, миниатюры, табакерки, шкатулки, – все, что расписала за последние несколько лет. Здесь достаточно денег, чтобы заплатить все твои долги. Так что ты больше не зависишь от принца.
Мистер Рул в изумлении уставился на дочь. И вдруг, побагровев, проворчал:
– Какого дьявола?… Что ты натворила, девчонка? То есть как это «продала работы»? Как ты могла? Кому? Все твои изделия не стоили десятой части этих денег! Немедленно говори правду!
Анджелина невольно отступила на шаг. Но она все же надеялась, что отец успокоится, когда она все объяснит насчет епископа Уорсли.
– Видишь ли, один знакомый бабушки…
– Леди Рейлбридж? – воскликнул мистер Рул. – Мне следовало бы догадаться, что это все она!.. Где она? О господи, ведь я знал, что когда-нибудь прокляну тот день, когда привез ее сюда!
Анджелина предполагала, что отец будет изумлен, ошеломлен, шокирован, но такого никак не ожидала.
– Папа, все это сейчас не важно, потому что…
– Ты даешь мне мешок денег и говоришь, что не важно, каким образом ты их получила? Говоришь, что продала свои работы точно бродячий торговец, и считаешь, что для меня это не важно?
Анджелина пожала плечами и со вздохом пробормотала:
– Я тебя не понимаю, папа… Я думала, ты будешь рад… Ведь ты теперь сам сможешь заплатить долги и…
– Ничего подобного! – снова перебил мистер Рул. – Ведь я же не сам их выплачу, верно? Это ты за меня заплатишь! Заплатишь, подвергая себя уничижениям и насмешкам, возможно немалой опасности. К тому же ты продала то, чем дорожила больше всего на свете.
Анджелина снова вздохнула. Она никогда еще не видела отца в таком гневе. Ох, совсем не этого она ожидала…
– Папа, я не так уж и дорожила своими работами. И я продала их ради тебя, чтобы ты не попал в тюрьму.
С силой сжав мешочек – так что даже костяшки пальцев побелели, – Мистер Рул пробормотал:
– Не представляю, что за безумие побудило тебя пойти на это. А баронесса еще и помогала тебе! Я рад, что твоя мать не дожила до этого дня!
– Папа, нет! – взмолилась Анджелина; при последних словах отца в ее сердце словно нож вонзился. – Ведь я всего лишь хотела помочь…
– Помочь? Но кому? Я не нуждался ни в какой помощи, – злобно прошипел мистер Рул. – Принц согласился заплатить все мои долги, а моя дочь собиралась выйти замуж за графа!.. Который, кстати, прекрасно позаботился бы о нас обоих. О господи, что заставило тебя вообразить такое?… Почему ты решила, что я нуждаюсь в помощи? Думаю, ты сделала это ради себя и капитана, а вовсе не ради меня!
Анджелина молчала. Неужели отец прав? Неужели она с самого начала делала это ради себя? Да, конечно, она хотела сама выбрать себе мужа. Но и отцу хотела помочь, очень хотела…
Наконец, овладев собой, она спокойно проговорила:
– Папа, я действительно хотела выйти замуж по своей воле, не по воле принца. Но не это главная причина моего поступка, и ты напрасно меня упрекаешь. Поверь, я сделала это ради тебя.
Казалось, отец хотел что-то сказать, но передумал. Взяв со столика бокал с портвейном, он осушил его одним глотком и с силой швырнул в камин. Раздался звон хрусталя, и Анджелина невольно вздрогнула. А мистер Рул молча поднялся и, сжимая в руках мешочек с деньгами, вышел из комнаты.
Второй раз за этот день Анджелине хотелось плакать.
Глава 27
И что мне достиженье принесет?
Лишь пену радости, мгновенный сон.
У. Шекспир. Обесчещенная Лукреция
Харрисон наблюдал, как Анджелина танцевала с каким-то джентльменом. Он знал, что она не любит танцевать, но сегодня с ней происходило что-то необъяснимое: лицо словно маска, а все движения как будто машинальные. Должно быть, причина – капитан Максуэлл. Но что же сказал ей офицер? Или что-то сделал?
Харрисон чувствовал: он уже близок к тому, чтобы завоевать сердце Анджелины, однако… От последнего шага ее явно удерживало чувство долга по отношению к Максуэллу. Да, конечно, капитан нуждался в ней. Но и он, Харрисон, тоже нуждался.
– Вы всегда были так похожи на моего сына! – раздался знакомый женский голос. – И вы, и Адам Грейхок.
– Добрый вечер, ваша светлость, – сказал Харрисон, поцеловав руку вдовствующей герцогине Дрейкстоун. Он так внимательно следил за Анджелиной, что не заметил подошедшую к нему мать Брэя. – Кажется, вы впервые сказали мне комплимент, миледи.
