Как только за вышедшими захлопнулась дверь, остатки благоразумия и здравомыслия тут же покинули Шейна. Им владело одно лишь желание. Ему хотелось только одного.
Подойдя к Сесили, он схватил ее за руки, прижал к дверям холодильника и поцеловал – жадно и страстно, как изголодавшийся человек.
Он не касался ее все эти дни, и ему не терпелось почувствовать сладость ее губ и бархатистость ее кожи. Она представляла для него восхитительное, роскошное блюдо, а он, как истинный гурман, вкушал его.
С не меньшим успехом данное сравнение можно было отнести и к Сесили, только в ее случае этим блюдом был он, Шейн. Ей так же хотелось попробовать угощение, которое для нее приготовила любовь.
Она прижалась к нему, трепеща от желания. Их губы слились крепко и горячо. Каждый из них сгорал от чувственного огня, и в общем тигле страсти внутри него и нее вскипала лава, грозящая вырваться на поверхность.
Шейн схватился за края ее блузки и разорвал ее, так что пуговицы градом посыпались на пол.
Застонав, Сесили привстал на цыпочки, впиваясь пальцами в его шею и еще плотнее прилипая к нему.
Ловко расстегнув замок на ее бюстгальтере, он обхватил ее груди. Его все понимающие пальцы гладили и ласкали их, а Сесили лишь жадно стонала, требуя еще большей ласки и от возбуждения царапая кожу на его спине.
Он целовал ее как безумный. Хотя это было обоюдное сумасшествие. Его губы властно требовали большего.
Им нельзя было отказать.
Но она и не хотела отказывать.
Он целовал ее с нараставшей жадностью.
Грубее. Сильнее.
Это был пролог.
Шейн задрал ее юбку, и Сесили, моментально подняв ногу, закинула ее ему за бедро.
Его возбужденный член через брюки уперся прямо в нее. Она тихо вскрикнула, но ее крик заглушили его губы, и тогда она подалась прямо ему навстречу.
Он крепко обнял ее. Шейн уже плохо соображал, что делает. Он почти сошел с ума. Взяв Сесили за бедра, он развел ее ноги в стороны и вошел в нее.
Они оба сразу начали двигаться, грубо, суетливо. Почти одетые, не подготовленные предварительными ласками, они соединялись, как два глупых, наивных подростка, умиравших от желания узнать, что это такое.
О боже, наконец-то!
Оторвавшись от ее губ и чуть отклонившись, он с силой втолкнул свою плоть еще глубже.
– О да, Шейн, да! – стонала, молила Сесили. И в ее голосе не было ничего человеческого, слышалась одна лишь животная страсть. Ею овладело странное чувство, будто она опять вернулась домой.
Он стиснул бедро Сесили и снова с силой вошел в нее.
Потом еще раз.
Снова и снова.
Все сильнее и сильнее.
Погружаясь все глубже и глубже.
Он задал жесткий, подчиняющий ритм.
Она от возбуждения царапала пальцами кожу на его спине.
Схватив ее за волосы, он отвел ее голову чуть назад и взглянул ей прямо в лицо.
– Смотри на меня.
Ее ресницы трепетали, как крылья бабочки, а синие, как разбушевавшееся море, глаза были полузакрыты и затуманены похотью.
Удерживая ее за волосы, он прорычал ей в лицо:
– Моя.
Первой задрожала в сладостном оргазме Сесили, и ее возбуждение, передавшись Шейну, спровоцировало кульминацию чувств и у него.
Он сладострастно застонал, потом опять принялся целовать ее, еще дрожавшую, еще кричавшую от возбуждения. Огонь сумасшедшей, дикой страсти поглотил их обоих, это было что-то невыразимо чудесное, ужасное безумство чувственности, поглотившее и раздавившее их.
Наконец судороги перестали сотрясать их тела. Шейн бессильно уперся лбом в лоб Сесили, со свистом переводя дыхание.
– Шейн, – продолжала, но уже совсем тихо, стонать Сесили, ласково играя его локонами. – Шейн.
Он отстранился. Им вдруг овладел непонятный, жуткий страх, такой, какой он испытал при известии о гибели отца. Сердце колотилось, едва не выпрыгивая из груди. Отойдя чуть в сторону, он застегнул брюки.
Сесили выглядела совершенно истерзанной. Разорванная блузка несуразно свисала по бокам. Голая грудь то вздымалась, то опадала из-за быстрого и тяжелого дыхания, кожа покраснела, губы опухли.
Он сделал с ней то, что сделал. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что сейчас произошло. Чем они тут занимались. Что она отдалась ему.
Отдалась, но не подчинилась. И он ничего не мог с ней поделать.
Она ускользала из-под его власти. Как бы яростно он ни боролся с ней, стремясь подчинить ее себе, ничего у него не выходило.
– Шейн, – повторила она, подходя на шаг к нему.
Он затряс головой, пытаясь привести себя в чувство.
– Прости меня, сам не знаю, что на меня только что нашло.
Сесили удивленно заморгала, но через миг в ее глазах сверкнула синяя электрическая искра:
– Я…
Сесили умолкла, вид у нее стал потерянный, точно так же чувствовал себя и Шейн.
– Я больше не дотронусь до тебя.
Сесили было плохо. Сегодня в полдень они с Шейном поступили глупо, безрассудно. На сердце у нее было тяжело. Они с Мадди стояли на той самой кухне, на которой недавно она и Шейн предавались безумной страсти, но даже деликатная Мадди, всегда умевшая поднять ей настроение, на этот раз была бессильна.
Все были во дворе, Мадди украсила двор световыми гирляндами, которые мигали и горели чудесным мягким светом. Волшебство освещения вызывало у всех удивительное ощущение, словно перенося в сказочную страну. Но вместо того, чтобы радоваться своему празднику, танцевать и веселиться, Мадди, как настоящая подруга, не отходила от грустной и печальной Сесили.
Сесили улыбнулась, притворяясь веселой.
– Все, долой хандру! Я чувствую себя прекрасно. А ты ступай веселиться. Ведь ты выходишь замуж. Думай только об этом и радуйся жизни.
Мадди задумчиво вращала на пальце обручальное кольцо, доставшееся от бабушки.
– Мне кажется, что мы поступаем не совсем правильно, скрывая правду от Шейна.
Обговаривая с Сесили общий план действий, Митч выдвинул одно обязательное условие, вернее требование. Он наотрез отказался что-либо скрывать от Мадди.
Сесили сперва возражала, но поняв, что в этом вопросе брат не уступит, а без его помощи она была бессильна, согласилась.
В этом решении имелся и свой плюс. Донованы отличались верностью семейным интересам, и Мадди лучше всех подходила на роль джокера.
Сесили потерла лоб ладонью:
– Мы ведь уже обо всем договорились. Ему нельзя ничего рассказывать. Ты же знаешь своего брата – что он сделает, когда узнает.
